А.: Если ты помнишь, мы с тобой начали уже о ней говорить, когда разбирали обстоятельства смены предмета психологии с “души” на “сознание”. Джон Локкутверждал тогда, что ум может одновременно заниматься “приобретенными идеями” и наблюдать за этой своей деятельностью. Из этого наблюдения за деятельностью ума, или рефлексии, человек получает знания о своем внутреннем мире, то есть о мире собственного сознания…

204

Диалог 5. Познай самого себя

С: Что же, линия интроспективной психологии тоже идет от Локка?

А.: От Локка и Декарта. Итак, формально говоря, интроспекция (от латинского introspecto — смотрю внутрь) — это особый способ самонаблюдения, наблюдения собственного сознания, восприятия своих переживаний…

С: Так это что, просто самонаблюдение, а интроспективная психология — психология, основанная на самонаблюдении? Что же тогда в ней такого особенного? Разве в психологии можно обойтись без самонаблюдения? Разве можно иначе познать свой собственный внутренний мир? Да и переживания другого человека мы можем познать только благодаря тому, что сами испытывали нечто подобное и наблюдали эти переживания в себе. Кто не любил, никогда не поймет, что такое любовь; кто не был на войне, не поймет переживания ее участников. Я это по себе знаю. Пашка, мой сосед по лестничной площадке, всего-то на несколько лет старше, а как из Чечни вернулся — так словно чужой стал, непонятный, как будто на другом языке разговаривает. Рассуждаем вроде бы на нейтральные темы, а он вдруг взорвется ни с того ни с сего или вдруг замолчит — и глаза такие невидящие… Разве кто-нибудь сможет в его душу проникнуть в это время? Только он сам и может это сделать. Вот бы впрыгнуть маленьким человечком в его сознание, посмотреть, что там происходит, а потом выпрыгнуть — и книгу об этом написать… Да и другой человек — разве он чувствует, что я, например, переживаю?

А.: Ты, между прочим, не оригинален: повторяешь многие доводы защитников метода интроспекции, которые считали его основным методом изучения сознания. Давай послушаем классиков интроспекционизма на этот счет. Вот один из них — русский философ и психолог Лев Михайлович Лопатин. Кстати, и про него можно долго рассказывать. Он тоже, как подчеркивает его биограф Огнев, “всегда внутренне оставался философом и смотрел на жизнь с высоты” [2, с. 12]. Его сравнивали с Сократом и Платоном: столь умел он “давать разговору идеальное направление и настраивать всех на философский лад” [Там же, с. 13].А ведь это время, по многим оценкам, не благоприятствовало философствованиям… С: Почему?

А.: Когда-нибудь про это время — а это был конец XIX — начало XX века — философы и психологи напишут объек-

Определение понятия “интроспективная психология” 205

тивно, проанализируют глубинные причины того, что в России интерес к философии, как правило, был довольно направленным: философия рассматривалась с точки зрения изменения общественного устройства, уничтожения неправды жизни. Это понимание философии, кстати, было характерно не только для признанных русских философов-материалистов и революционеров-демократов, а затем и философствующих социал-демократов; этот этап пережил и Владимир Соловьев (См. [3, с. 5-6]). Для русской интеллигенции того времени было характерно искание “правды-справедливости”, а не “правды-истины”, как характеризует это философствование Николай Александрович Бердяев (См. [4, с. 30]). Лопатин, который еще в гимназии читал Гегеля в подлиннике, осмелился пойти “против течения” и, как пишет его биограф, “начал свою работу непонятым, встречавшим насмешку и, в лучшем случае, снисходительное отношение к себе как к добродушному и странному чудаку, занимающемуся никому не нужными и, пожалуй, даже вредными головоломными хитросплетениями” [2, с. 17].В его психологии это означало “назад к душе”, поскольку Лопатин считал, что единство психических функций можно объяснить только при наличии субъективного их носителя, то есть души. С: Что, опять душа как некая непознаваемая сущность, отличная от явлений и от которой уже давно отказалась эмпирическая психология? А.: Да, в каком-то смысле это был шаг назад, но в каком-то и вперед… С: Где же здесь “вперед”?

А.: Ты не учитываешь, что психология к этому времени прошла уже определенный путь своего развития в рамках эмпирической традиции. И для многих авторов, пишущих на психологические темы, стало очевидным, что на этом пути психология кое-что и порастеряла, поскольку это “кое-что” не могло быть объяснено в схемах классической эмпирической психологии сознания… Этим “кое-что” были, например, человеческие ценности, установки, диспозиции, которые могут актуально и не осознаваться, но определяют собой протекание сознательных психических процессов. Да и проблема способностей, о которой мы начали говорить в прошлый раз, не вписывалась в классические схемы эмпирической психологии сознания. Как бы то ни было, Лопатин, несмотря на определенные разногласия с другими пси-

206

Диалог 5. Познай самого себя

хологами относительно предмета психологии, тоже в целом разделял позиции интроспекционизма. Стоит ли за явлениями сознания душа или не стоит, в любом случае никакого доступа в душевный мир, кроме интроспекции, не существует. Л.М. Лопатин: Мы все познаем сквозь призму нашего духа, но то, что совершается в самом духе, мы познаем без всякой посредствующей призмы. В противоположность явлениям физической природы, явления сознательной душевной жизни (а, как увидим, только они являются прямым предметом психологического изучения) сознаются нами, как они есть. Это положение настолько очевидно, что едва ли нуждается в доказательствах [5, с. 9-10]. А.: Перебью уважаемого классика. “Очевидность” — понятие очень растяжимое, безумцу тоже очевиден его бред, как говорил Модели… С: А это кто?

А.: Один английский психиатр конца XIX — начала XX века, ярый противник метода интроспекции… Но о нем поговорим позже. Послушаем дальше. Л.М. Лопатин: Ведь состояние сознания настолько лишь и есть состояние сознания, насколько оно сознается. Что я ощущаю и как ощущаю, то и есть мое ощущение, а чего я не ошущаю, то, очевидно, и не принадлежит к ощущению как таковому. Чего я действительно желаю, то только и есть мое желание; что я в самом себе чувствую, то и есть мое чувство. Это истины тождественные; предполагать здесь какие-нибудь посредствующие призмы совсем не имеет смысла. А между тем из этого вытекает чрезвычайно [важный] вывод: свою душевную жизнь мы знаем в ее настоящей, прямой действительности, без всяких посредств; в нашем непосредственном, внутреннем переживании нам открывается как бы клочок некоторой действительности, как она есть сама в себе, а не только в кажущемся и подлежащем сомнению явлении чего-то другого, как является нам сплошь вся внешняя действительность. В сфере непосредственных данных сознания нет уже различия между объективным и субъективным, реальным и кажущимся, здесь все есть, как кажется, и даже именно потому, что оно кажется: ведь когда что-нибудь кажется, это и есть вполне реальный факт нашей внутренней душевной жизни. Таким образом, наш внутренний мир есть единственная точка, в которой бесспорно подлинная дей-

Определение понятия “интроспективная психология” 207

ствительность раскрыта для нашего поямого усмотрения [5,с. 10-11]. А.: Посмотри, Лопатин чуть ли не дословно повторяет Декарта… С: По-моему, вполне разумно. А.: Послушаем теперь Челпанова.

Г.И. Челпанов: Исследование того, что воспринимается при помощи органов чувств, есть предмет естествознания в широком смысле этого слова, а исследование того, что мы не можем воспринять при помощи внешних органов чувств и тем не менее, однако, воспринимаем, есть предмет психологии. Таким образом, для нашего познания существуют два мира: мир психический и мир физический. Для познания мира психического существует метод самонаблюдения, или так называемый внутренний опыт, для познания мира физического существует метод внешнего наблюдения, или так называемый внешний опыт. Метод самонаблюдения иначе называется методом субъективным. Метод наблюдения над физическим миром называется методом объективным [6, с. 87]. С: А здесь Челпанов во многом повторяет Джона Лок-ка…