Джулия коснулась его щеки:

— Возможно, тебе нужно было это увидеть, чтобы ты смог простить себя. Ты убедился, что Грейс и Майя тебя простили и они обе счастливы.

Габриель молча кивнул и зарылся лицом в ее волосы.

На обратном пути из Филадельфии в Бостон Джулия поразила Габриеля, сказав, что с благосклонностью отнесется к его предложению руки и сердца. Габриель едва сдерживал нахлынувшую радость. Джулия ожидала, что он немедленно опустится на одно колено, приведя в немалое изумление пассажиров первого класса.

Он этого не сделал.

Когда они прилетели в Бостон, Джулия думала, что Габриель прямо из аэропорта повезет ее покупать обручальные кольца.

Подобных планов у него не было.

Замелькали дни сентября, и Джулия всерьез задалась вопросом: а собирается ли Габриель вообще делать ей предложение? Весьма возможно, он считал, что они уже помолвлены, и потому не торопится покупать обручальные кольца.

Габриель заранее предупредил ее: докторантура в Гарварде требует изрядного напряжения сил. Местные профессора отличаются завышенными требованиями. Он неоднократно говорил ей, что здесь даже рядовой преподаватель на ее потоке куда более претенциознее, чем он. И придури у такого преподавателя столько, что ему, Габриелю, и не снилось.

Джулия тихо удивлялась: неужели кто-то может быть большим придурком, чем профессор Эмерсон?

И все же его предупреждения не совсем подготовили Джулию к объему работы, который ей требовалось выполнять ежедневно. Она проводила долгие часы на семинарах и в библиотеке, стремясь все выполнять в срок и не накапливать то, что требовалось прочесть по программе. Джулия регулярно встречалась с профессором Маринелли, с которой у нее установились хотя и официальные, но вполне приятные отношения. Джулия неустанно совершенствовала свой итальянский и другие языки, готовясь к экзаменам, подтверждающим ее право учиться в докторантуре.

Естественно, Габриель постоянно подбадривал ее и старался не требовать, чтобы она уделяла время и ему. Его новая должность тоже отнимала у него достаточно времени. Он почти сразу же стал научным руководителем трех докторантов, перепоручив Пола заботам Кэтрин. Однако у полных профессоров свободного времени все же больше, чем у аспирантов, и потому Габриель проводил вечера, а иногда и выходные в одиночестве.

Он нашел волонтерскую работу в Итальянском детском доме, находящемся в районе Джамайка-Плейн. Нельзя сказать, чтобы его преподавательская деятельность там пользовалась бешеным успехом, и тем не менее вокруг него собралась небольшая группа подростков, живо интересующихся итальянским искусством и культурой. Профессор обещал отправить их в Италию, если они окончат среднюю школу с приличными оценками.

И хотя Габриель старался загружать себя делами, каждый день в его обновленном доме оканчивался так же, как начинался: тоской по Джулианне.

Он стал серьезно подумывать, не завести ли ему собаку или хомяка.

Несмотря на внешнюю занятость в докторантуре, что успешно отвлекало ее от известных мыслей, Джулия не могла избавиться от чувства подавленности. Их жизнь порознь была неестественной и вызывала у нее дискомфорт и душевный холод. Ей отчаянно хотелось пробить эту невидимую стену и вновь оказаться рядом с Габриелем, а неспособность это сделать повергала Джулию в печаль. Все романтические затеи Габриеля не могли развеять ее чувства одиночества. Это могла сделать только телесная близость с ним. Ее вечера тоже заканчивались одинаково: Джулия ворочалась на узкой кровати, слушая успокаивающую музыку.

Сексуальные желания можно удовлетворить множеством способов, однако Джулии хотелось внимания, какое ей оказывал Габриель в моменты их интимной близости. Ей хотелось вновь испытать состояние, когда окружающий мир переставал существовать, а все внимание Габриеля, все его восхищение было безраздельно направлено на нее. Она мечтала, чтобы он, как когда-то, ласкал ее обнаженное тело. В такие мгновения Джулия ощущала себя красивой и желанной, невзирая на ее врожденную застенчивость и стыдливое отношение к своему телу. Ей хотелось вновь пережить минуты, следующие за занятием любовью, когда они оба, удовлетворенные и расслабленные, лежали обнявшись и Габриель шептал ей на ухо прекрасные слова. Ей казалось, что они становились одним целым.

День проходил за днем, и Джулия не знала, долго ли еще ей удастся выдержать такую жизнь и не впасть в депрессию.

В один из дней в конце сентября Джулия открыла дверь «рейнджровера» и молча проскользнула на пассажирское сиденье. Она защелкнула пряжку ремня безопасности и отвернулась к окну.

— Дорогая, в чем дело? — спросил Габриель.

Он протянул руку, собираясь откинуть волосы, закрывавшие ей лицо.

Джулия сжалась. Габриель убрал руку.

— Что с тобой? Что случилось?

— Шарон, — выдавила Джулия.

Габриель осторожно взял ее за подбородок и повернул к себе. Лицо Джулии вспухло от слез, отчего ее кожа пошла пятнами и утратила привычный блеск. Чувствовалось, она лишь недавно перестала плакать.

— Иди ко мне.

Габриель расстегнул ее ремень безопасности и пересадил Джулию себе на колени, что, учитывая конструкцию машины, было делом непростым.

— Расскажи, что у вас произошло.

— Доктор Уолтерс затронула тему моей матери. Я не хотела об этом говорить, но она настаивала. Заявила, что отрезок моей жизни в Сент-Луисе нужно обязательно вытащить наружу и что она будет плохим специалистом, если позволит мне и дальше давить в себе эти воспоминания. Я держалась, пока могла, а потом убежала.