Шрифт:
Он проснулся через какое-то время, и первым, что он сказал, было «Хейзел», и, должна признать, это сделало меня каким-то образом счастливой, вроде как я тоже стала частью его семьи.
— На улицу, — тихо сказал он. — Можем пойти?
Мы пошли, его мама толкала кресло-каталку, а сестры, зятья, папа, племянники и я плелись рядом. День был облачный, безветренный и жаркий, приближающееся лето давало о себе знать. На нем была темно-синяя футболка с длинным рукавом и флисовые штаны. По какой-то причине он постоянно мерз. Он захотел пить, так что его папа вернулся в дом и принес ему стакан.
Марта попыталась вовлечь Гаса в разговор, присев на колени рядом с ним и говоря:
— У тебя всегда были такие красивые глаза. — Он слегка кивнул.
Один из мужей положил руку на его плечо и сказал:
— Как тебе на свежем воздухе? — Гас пожал плечами.
— Хочешь лекарство? — спросила его мама, присоединяясь к кругу присевших возле него. Я отошла на шаг назад, смотря на племянников, прорвавшихся через клумбу на клочок травы на заднем дворе. Они мгновенно начали игру, которая включала бросание друг друга на землю.
— Дети! — почти закричала Джули. — Я могу только надеяться, — сказала она, поворачиваясь к Гасу, — что они вырастут в думающих, интеллектуальных молодых людей, одним из которых ты стал.
Я подавила в себе желание изобразить, что меня тошнит.
— Он не такой уж и умный, — сказала я Джули.
— Она права. Просто обычно по-настоящему красивые люди тупые, так что я превосхожу все ожидания.
— Точно, в основном это его сексуальность, — сказала я.
— Она может быть ослепительной, — сказал он.
— Она даже ослепила нашего друга Айзека, — скаала я.
— Это ужасная трагедия. Но могу ли я справиться с собственной убийственной красотой?
— Не можешь.
— Это прекрасное лицо — мое бремя.
— Не говоря уже о твоем теле.
— Серьезно, даже не напоминай мне о моей идеальной форме. Ты не хочешь видеть меня обнаженным, Дейв. Хейзел Грейс чуть не задохнулась, когда это увидела, — сказал он, кивая в сторону кислородного баллона.
— Ладно, хватит, — сказал папа Гаса, а потом вдруг из ниоткуда положил руку мне на плечо, поцеловал мои волосы и прошептал: «Я каждый день благодарю за тебя Господа, дитя».
В общем, это был последний хороший день с Гасом до Последнего хорошего дня.
Глава двадцатая
Одним из наименее хреновых сборищ для детей с раком была конвенция Последний хороший день, где жертва рака обнаруживает на несколько часов, что непрерывный уклон внезапно распрямился, что боль на какое-то время становится выносимой. Проблема, конечно, заключается в том, что невозможно никак узнать, что твой последний хороший день — Последний хороший день. До самого конца это просто еще один хороший день.
Я сделала себе выходной от посещения Августа, потому что сама не очень хорошо себя чувствовала: ничего особенного, просто устала. Это был ленивый день, и когда Август позвонил около пяти вечера, я уже была прицеплена к БИПАПу, который мы перетащили в гостиную, чтобы я могла смотреть телик с мамой и папой.
«Привет, Август», — сказала я.
Он ответил голосом, в который я влюбилась:
«Добрый вечер, Хейзел Грейс. Как думаешь, ты сможешь быть в Буквальном сердце Иисуса около восьми вечера?»
«Эээ, да?»
«Отлично. Также, если тебе не сложно, подготовь, пожалуйста, прощальную речь».
«Хм», — сказала я.
«Я люблю тебя», — сказал он.
«И я тебя», — ответила я. Затем телефон отключился.
— Ээм, — сказала я. — Мне нужно пойти в Группу поддержки в восемь. Экстренное собрание.
Мама отключила звук телевизора.
— Все в порядке?
Я секунду смотрела на нее, приподняв брови.
— Полагаю, это риторический вопрос.
— Но почему…
— Потому что я зачем-то нужна Гасу. Все нормально. Я поведу. — Я повозилась с БИПАПом, чтобы мама помогла мне его отключить, но она не стала.
— Хейзел, — сказала она, — мы с папой считаем, что мы едва ли видим тебя последнее время.
— Особенно те из нас, кто работает всю неделю, — сказал папа.
— Я нужна ему, — сказала я, наконец отключив БИПАП самостоятельно.
— Нам ты тоже нужна, детка, — сказал папа. Он взял меня за руку, будто я была двухлетним ребенком, готовым рвануть на улицу, и крепко обхватил запястье.
— Ну, так подхвати неизлечимую болезнь, пап, и я буду больше оставаться дома.