Шрифт:
Имею честь быть по век мой с достодолжным к особе Вашей высокопочитанием и преданностью, Светлейший Князь, Милостивый Государь, всепокорнейший
Матвей Платов».
Хорошо написано! Но не Платовым. Только подпись его. Подозреваю, что красноречивый и остроумный Алексей Петрович проникся чувствами старого товарища.
Красноречие, однако, не подействовало: ни на службу не взяли, ни к семье не отпустили. Светлейший князь Петр Васильевич одним росчерком пера похоронил все надежды Матвея Ивановича: «Оставить без ответа как дело, в которое я вмешиваться не смею».
Менялись губернаторы, но чаще — генерал-прокуроры, стоявшие поближе к неуравновешенному императору. Вот и князь Петр Васильевич Лопухин уступил свое место гатчинцу Петру Хрисанфовичу Обольянинову. А Матвей Иванович Платов все сидел в Костроме, болезненно переживая изгнание. До него дошли слухи, что казаки под знаменами графа Александра Васильевича Суворова творят чудеса в Италии.
«В это время проживал в Костроме некто Авель, — записывал Д. В. Давыдов со слов А. П. Ермолова, — который был одарен способностью верно предсказывать будущее». О нем ходили легенды, будто он предсказал с необыкновенной точностью день и час кончины императрицы Екатерины Великой. Платов встретился с ним за столом у губернатора Кочетова.
— Скажи, отец, — обратился к нему Матвей Иванович, — долго ли мне гнить на чужбине?
Старик посмотрел на него внимательно, потом закрыл глаза и с минуту молчал. Со стороны казалось, что он уснул.
— Нет, здесь недолго, но впереди тебя ожидают и испытания великие, и слава немалая… При новом государе.
— При новом?
Уверен, что в ответе старца это больше всего заинтересовало Платова.
Платов перед гражданским судом
Бурлил Тихий Дон и тем привлек внимание правительства. Весной 1800 года Павел I направил туда генерала Карла Кноринга для «исследования беспорядков» и изучения настроений казачества. Проехав по станицам, тот «всюду нашел тишину и спокойствие». Вывод инспектора подтвердил уже известный читателю сенатский курьер Юрий Николев. Это, однако, не успокоило подозрительного самодержца. Находясь в Петербурге, он знал о положении на юге империи больше, чем они. Новороссийские дворяне, военный и гражданский губернаторы края засыпали его жалобами на донских офицеров, укрывавших их беглых крестьян. В ответ на это государь подчинил войсковую канцелярию Сенату и определил в нее прокурором Антона Миклашевича, переселив его из Архангельска в Черкасск.
Принятые меры не остановили приток новороссийских крестьян на Дон. Павел предупредил атамана Василия Орлова, что тот будет лишен «чинов и места». Пока же государь назначил в войсковую канцелярию «присутствующим по старшинству» генерала Репина, предписав ему «раз и навсегда положить преграду приему беглых» донскими чиновниками. В помощь ему он отправил в Черкасск своего адъютанта Сергея Кожина.
С. А. Кожин — Павлу I,
9 августа 1800 года:
«Всеподданнейше доношу, что по приезде моем сюда 5-го сего месяца на другой же день учредил я в самом Черкасске, яко главном городе, гауптвахтенный и на въездах караулы из казаков полка войскового атамана Орлова под предлогом поимки беглых и праздношатающихся людей, а на самом деле главное мое намерение было соблюдение благоустройства и тишины…
За долг также поставляю всеподданнейше донести Вашему Императорскому Величеству, что до сих пор в движении регулярных войск в донские пределы нет нужды…»
Выходит, вопрос стоял даже о том, посылать или не посылать на Дон регулярные войска. Решили не посылать. Ограничились репрессиями: одних определили в Петропавловскую и Шлиссельбургскую крепости, других наказали кнутом «за дерзкие слова и речи об императоре», третьих сослали в Сибирь. Тысячу беглых крестьян вернули новороссийским и другим помещикам. В Войске Донском создалась обстановка подозрительности и всеобщего страха. По свидетельству современника, все должны были «смотреть один за другим и открывать вину каждого». Даже атаман Василий Орлов, по словам Алексея Кожина, «ежеминутно» ожидал «тяжелого наказания».
Среди обвиняемых в укрывательстве беглых и подмене ревизских сказок оказался и Матвей Иванович Платов, находившийся в костромской ссылке.
Утром 4 сентября в Черкасск пришло повеление Павла о прекращении следствия и суда по делу о донских чиновниках, обвиняемых в укрывательстве беглых. В тот же день в войсковой канцелярии состоялось многолюдное собрание. «Слезы нелицемерной признательности были на очах большей части предстоящих». Атаман Орлов, «присягнув перед Богом», сказал присутствующим:
— Господа, если и после сей беспримерной высочайшей милости кто-либо из вас окажется неблагодарным, того уже без всякой пощады предам всей строгости законов и донесу о том Его Императорскому Величеству.
«Мгновенно все в один голос воскликнули:
— Атаман! Клянемся, что сами донесем тебе о таковом непризнательном изверге!
В тот же час поскакали во все края донских пределов нарочные с радостными известиями и наистрожайшими предписаниями».
С. А. Кожин — Павлу I,
4 сентября 1800 года: