— Но ведь о тексте никто не знал. Яна боялась утечки, поэтому показала его только тебе и мне. Она его даже на верстку не отдавала, тянула до последнего, чтобы никто ничего никуда не слил.

— Ну, я думаю, информация все же просочилась, — усмехнулась Серова. — Меня еще в пятницу вечером кое-что насторожило. Ростунов вдруг ни с того, ни с сего огрызаться начал, а потом Колчина забилась в конвульсиях. Нет, слушок какой-то прошел. Но я никому ни слова не говорила!

— Да я не сомневаюсь, Свет, — заверил ее Кудряшов. — И я, как ты понимаешь, не свистел направо-налево.

— Может, Яна сама неосторожно кому-то намекнула? — высказала Серова крамольную мысль. — У нее же в каждой газете приятельницы. Вот она и поделилась радостью: мол, охрененную сенсацию раскопали, ждите в среду. А некто во вражеском стане насторожился, шепнул кому-то из наших, тот пошарил на здешних компах и выудил светловский текст…

— Да ну, Свет, фантастика какая-то. Вспомни лучше, куда ты сохранила из почты текст Светлова? Может, по рассеянности в сеть выложила?

— По рассеянности? Ты меня задеть что ли хочешь, Олег?

— Нет-нет, Свет, я не это имел в виду, — стушевался Кудряшов. Уж в чем он никак не мог заподозрить Серову, так это в рассеянности и расхлябанности.

— Я предприняла все меры, чтобы сохранить текст в тайне. Открыла его прямо в почте, прямо там и прочитала. Никуда не сохраняла. Может, это ты куда-нибудь его сохранил? Или распечатал да на столе оставил? Думай, Петька, думай…

— Нет, Свет, я тоже, как и ты, прочитал его прямо в почте. Мало того, я потом это письмо вообще убил.

— А из корзины удалил?

— Ну, теперь уж ты меня задеть хочешь, — улыбнулся Олег.

— Короче, некто порылся или в моем, или в Янином компе, так? В твоем, как я понимаю, чисто.

— Ну, значит, так, — согласился Олег. — Но не забывай, что Светлов и сам мог сыграть с нами злую шутку. Не хочется грешить на своих.

…Через час, когда Серова и Кудряшов умело погасили первую волну гнева Яблонской, вся троица засела в ее кабинете обсудить создавшуюся ситуацию.

— Первым делом давайте решим, чем мы заменим разворот Светлова, — подала Серова здравую мысль. — Время поджимает.

— Чем-чем? Колчинским многоженцем! Пусть радуется, все по ее вышло! — выпалила Яблонская.

— Да нет многоженца. Не сдала она его.

— Как не сдала?! Должна была еще в пятницу утром отписать!

— Должна была, но не отписала. Сначала Кузьмин на труп ее отправил, потом пожар на мясокомбинате приключился, вечером же она ни с того, ни с сего истерить начала. А в понедельник увидела, что мы ее не теребим, и решила, что текст с «толстушки» слетает. Ну, и не стала спешить.

— В общем, так, Свет, — отчеканила Яблонская. — Мне надоели капризы Колчиной. Пиши докладную, я ее так штрафану — мало не покажется. И если через час, максимум через два текста не будет, может собирать манатки и проваливать из «Девиантных»!

В корреспондентской царило оживление. У журналистов был вынужденный простой — вот уже больше часа, как все редактора заседали у Яблонской, так и не раздав никаких заданий. Вопилов же, хоть номинально и считался редактором отдела новостей, на оперативки к Яблонской вхож не был. Поэтому сейчас он вместе с коллегами весело строил версии на тему, почему это Кудряшов с Серовой битый час торчат у Яны.

— Я думаю, наш Олежек, наконец-то, решил показать себя настоящим мужиком и… — последние слова Вопилова потонули в хохоте Филатова и Кузьмина.

Тут в комнату вошел Ростунов со свежим номерам «Помела» и торжествующе шмякнул его на стол.

— Все, хорош гнать пургу, — покровительственно объявил он. — Ясен пень, почему Яблонская рвет и мечет. «Помело» сделало нас по полной программе!

— А что там? Что там? — все сгрудились вокруг газеты.

— Байкальский отшельник из Эмска! Первая полоса! — высокомерно бросил Ростунов.

— И что? — Лехины слова почему-то сильно задели Колчину. — Подумаешь, отшельник. Чушь собачья.

— Перелистните пару страничек да полюбуйтесь, чьих кистей работа, — заговорщически подмигнул Ростунов.

— Офигеть! Роман Светлов! — с обескураженной миной объявил Вопилов.

— Какая радость — мой друг Роман Светлов вернулся в родные пенаты! — восторженно вскричала Крикуненко. — Сегодня же позвоню ему, дабы произнести слова искреннего расположения, преклонения и признательности за столь высокохудожественный материал!

— Да вы же его даже не читали, Анжелика Серафимовна, — бросила ей Корикова. — А уже поете дифирамбы.