— Эка невидаль, завтра выйдем, — с напускным безразличием бросила Яна. Она еще вчера вечером пожалела, что пошла на поводу у своих эмоций. Но виду не подавала. — Зато Кузьмин уймется. Вырастили, блин, звезду на свою голову.

— А это плохо, ты считаешь? — тихо спросила Серова. — Нам не нужны звезды, Ян?

— Да просто надо себя нормально вести, — Яблонской было явно нечем крыть, и она торопилась перевести беседу на другую тему. — И хватит уже о Кузьмине. Велика персона… Знаешь, когда ждешь по-настоящему классного текста, уже не так переживаешь о всяких проходных заметушках.

— Ты ждешь классного текста? От кого?

— От Светлова. Кто же еще порадует? Неужели наши бездари? А Роман обещал прислать настоящий бенц.

— И ты веришь в это, Ян? Он нам уже два бенца присылал, но что-то они у нас так и не вышли.

— Ну, на этот раз нас никто не опередит. Мы с Романом все продумали, — засмеялась Яна. — Всех сделаем: и Папика, и Ольгу Вячеславовну!

В предчувствии чего-то нехорошего Серова вернулась в корреспондентскую.

— Ну что там с моим текстом, Свет? — бросился к ней Кузьмин.

— Думает, — уклончиво отвечала Серова. Она надеялась, что к вечеру Яблонская переменит решение.

Антон только досадливо махнул рукой.

Тут дверь распахнулась, и на пороге возник радостный Филатов с каким-то свертком.

— Друганы, налетайте на пироги! — и Димон зашуршал насквозь промасленным пергаментом, источающим манящий запах свежей сдобы. — Баба Мотя угощает!

— Какая еще баба Мотя? — оторвалась от монитора Корикова. — А, это старуха твоя утренняя… Так ты уладил, что ли, все?

— Я же говорил: все будет чики-пуки, — ликовал Димон. — Вот, записку Яне Яковлевне от бабы Моти притащил. «Спасибо работникам „Девиантных“ за проявленную чуткость».

— Но как ты так быстро с этими коммунальщиками разобрался? — удивилась Алина. — Это же динамщики, каких свет не видывал.

— Сказать? — Филатов обвел коллег бесхитростно-торжествующим взглядом.

— Извольте уж, поделитесь секретом мастерства, — съязвила Крикуненко, ловко выцепив из горки пирожков самый румяный.

— А чо, секрета нет, — Филатов заулыбался еще шире. — Захожу в подъезд бабы Моти. Хоба! На первом этаже лампочка горит. Иду на второй. Хоба! Тоже горит. Иду на третий. Не горит! Иду на четвертый. Хоба! Там тоже горит. Беспредел, короче. Ну, я жвачку-то выплюнул, дверные глазки залепил и лампочку выкрутил. Спустился на третий этаж…

Увлеченно поедающая пирожок Крикуненко вздрогнула как снулый карась, на которого плеснули холодненькой водички. Остальные же оглушительно захохотали.

— Димон, ты прост до гениальности! — сквозь смех констатировал Ростунов.

— Я бы сроду до такого не догадалась, — добавила Корикова.

— Чудовищно! — оборки на груди Крикуненко задрожали. — Омерзительно! Знаете, хочется немедленно пойти и вымыть руки!

— Да можно вообще-то, после пирожков, не фига клавиатуру засирать, — поддел Анжелику Кузьмин.

— Что гогочем? Работы мало? — в комнату вошла Яблонская, но, увидев выпечку, сразу потеплела. — Пирожки? С чем? Кто угощает?

— Яна Яковлевна, не берите! — подскочила к ней Крикуненко.

— А что такое, Анжелика Серафимовна? Они отравленные, что ли?

— Хуже! Эти пирожки — плата за бесчестие, преступный плод сделки с совестью нашего беспринципного коллеги, — и она выбросила указующий перст в сторону фотокора.

— Тогда положьте взад, — подал голос Филатов. — Преступный плод, а сами жрете, аж за ушами трещит.

— Да что тут творится-то? — весело спросила Яна, надкусывая пирожок.

Филатов, вначале робея, но потом все более воодушевляясь, пересказал ей, как легко и непринужденно он удовлетворил просьбу постоянной подписчицы. Яблонская хохотала до слез, а потом сказала:

— Зайди ко мне, Дим. Я тебе дам денег из редакторского фонда. Купишь лампочку и ввернешь на четвертом этаже. Да, и жвачку-то с глазков отлепи, договорились?

Филатов согласно мотнул головой и собрался уже проследовать за Яблонской, как вдруг заорал дурно записанным рэперским хитом его сотовый — пришла эсэмэска.

— Я убью его! — заорал Димон, ознакомившись с содержанием послания.

Все с интересом подняли глаза и поразились виду фотокора: раскрасневшаяся физиономия была свирепа, сжатые кулаки словно искали жертву… Таким Филатова не видели, даже когда тот готовился наподдать своему заклятому врагу Стражнецкому.