Но явились орды татаро-монголов, разорили Русь, и зачахла торговля, медленно угасло величие города Владимира…

Дорога от Ростова тянулась, минуя Переяславль-Залесский, пролегала землями Мещёрскими, где проживал мирный народ мещера. Он растил хлеб, охотился, бортничал, селился немногочисленными деревнями, платил выход Орде, выплачивал дань боярам, скрывался по лесным глухоманям, за болотными хлябями, выкладывая дороги по топям сосновыми слегами.

Ехал князь с дружиной по лесной окраине, глушь, чащоба — рукой подать. Дорога повела сосняком. Высокие деревья потянулись к небу. Петляет дорога: то расширится, то сузится. Гридни следуют за князем гуськом.

Иногда дорога вырывается на поляну и снова уводит в лес. Ведёт князя мещёрский мужичок-проводник, без седла трясётся на брюхатой лошадёнке, знай, мурлычет песенку по-своему, а о чём — не разберёшь.

Ведёт он гридней лесистым, болотистым краем уверенно. Его не страшат топи, и уговор у него: выйдут на твердь — и конец его обязанностям, возвращается в свою деревню.

Под князем конь могучих статей, и идёт он весело, играючи, то и дело длинным хвостом отгоняя всякого гнуса.

Великий князь Дмитрий задумался, мысли одна другую теснят. Об Андрее ничего не известно, а нот ростовские князья Дмитрий и Константин перессорились. Едва отца зарыли — не стало князя Бориса, — как братья от Белозерского удела часть земель урвали и едва меж собой не перегрызлись: каждый норовил на ростовский стол умоститься — насилу примирил их великий князь.

Воевода Ростислав говорил: «Не доведи, княже, до усобицы, не то ввяжутся татары и примутся разорять и грабить Русь».

Вот и ездил великий князь мирить братьев. Каждый обиды высказывал, за бороды хватались. Будто восстановил мир князь Дмитрий. А надолго ли?

Слушал Дмитрий братьев и думал: «Вот так и они с Андреем друг друга попрекают. Злобствует Андрей, родство забыл, поди, перед ханом на коленях ползает».

Опустил Дмитрий голову. Молчат гридни, подрёмывают в сёдлах. Утомились, пора отдых дать, да и мужика мещёрского отпустить. Места дальше знакомые, и болотам конец. За той дальней опушкой леса владимирские, сколько раз езженые…

К исходу дня в лесу начало темнеть. Выбрались на поляну. Впереди избёнка, по оконце в землю вросла. Дранка от времени потемнела. А оконце, затянутое бычьим пузырём, смотрит на мир одноглазо. У избушки — несколько колод с пчёлами.

Навстречу князю шёл старик бортник. Из-под кустистых бровей внимательно разглядывал гостей. Был он в летах, но крепок и голос имел молодой.

– Здрав будь, старик. Дозволь гридням передохнуть у тебя.

– Леса, княже, не меряны — и тебе, и гридням места достаточно. Присядь к тому столу, я тебя медком угощу.

Пока гридни стреноживали коней и разжигали костёр, старик поставил на столик глиняную миску с мёдом, рядом положил ломоть ржаного хлеба.

В миске плавали куски вощины с янтарными каплями мёда.

Положив ладони на колени, старик говорил не торопясь, будто вспоминая о чём-то:

– Меня, княже, Ермолаем кличут. А тебя я сразу признал. Последний раз встречал, когда отец твой, Александр Ярославич, вживе был. Невский хоть и суров казался с виду, однако справедлив. Вот здесь, на этом месте, сидел, разговор со мной душевный вёл… А вскорости этими местами брат его Андрей с молоденькой женой от ордынцев бежал. Они его дружину посекли и Владимир разорили…

Слушал Дмитрий, головой покачивал. Потом подался вперёд, сказал:

– Рассуди нас, Ермолай, с братом, правду говори.

Насупился бортник, спросил:

– Тебя отец великим князем посадил?

– Истинно, старик.

Качнул головой бортник, промолвил:

– Не по правде жить хочет городецкий князь, не по правде.

Вокруг миски роились пчелы, жужжали. Ермолай следил за ними.

– Видишь этот рой? Эти пчелы хотят брать мёд, какой поближе, без труда. Так и брат твой. И не мыслит он, чем всё обернуться может. Не единожды видел я, как осы рой грабят, ровно ордынцы. А ростовские князья? Чем они лучше ос? Бесчестьем живут.

– Твоя правда, старик. Не раз думал я, жизнь дана человеку один раз, и много ли уносит он с собой в могилу, в загробную жизнь? Может, отречься мне от великого стола? Отчего брат ко мне неприязнь питает?

Улыбнулся бортник в бороду, хмыкнул:

– Откажешься, княже, от стола владимирского, городецкий князь и Переяславль-Залесский пожелает. Нет, княже, по старшинству тебе столом владимирским владеть.

Догорала последняя звезда, а городецкого князя сон не брал. Беспокойные мысли одна за другой в голову лезли. Дома случится такое, князь из хором на свежий воздух выберется, на небо посмотрит, вдаль глаза переведёт, туда, где леса и луг приречный. За городской стеной хоромы боярские, палаты епископа…

А здесь, в Сарае, из каморки выйдет — со второго яруса только и видны в темени мазанки глинобитные, тополя высокие и небо в крупных звёздах.

Смотрит князь, сколько душ человеческих прибрал Господь. Бог един, что для православного, что для мусульманина, что для иудея. Человек под Богом ходит. Он дарует жизнь и волен забрать её.

Побывав у ханши, городецкий князь ждал возвращения хана. Он надеялся, что Телебуг даст ему ярлык на великое княжение. Придёт время, и удельное княжество будет принадлежать ему.