В тот день скликнули вече, и было оно бурное. Орали все:

– Великого князя не признаем, а переяславского тем паче! Пускай на своём уделе сидит!

– Мы и мурз со счётчиками не звали, их Невский в город впустил!

Архиепископ вече крестом осенил:

– Спаси и вразуми люди Твоя, Господи!

– Постоим головой своей за Великий Новгород! — возопила толпа.

Тут боярин Родион выкрикнул:

– А получил ли князь Дмитрий благословение митрополита Максима на Новгород войной идти?

Положив руки на посох, архиепископ отмолчался. Кончанские старосты в один голос зашумели:

– Не признаем Дмитрия Переяславского великим князем!..

На помост взобрался староста кузнецов, поднял кулак:

– Слушай, вече новгородское, выходи на стены с оружием! Пусть видит Дмитрий — мы за Великий Новгород постоять готовы!..

Долго ещё рядилось вече, наиболее рьяные кулаками размахивали, в драку лезли. Наконец решили: коли что, слать к Дмитрию посольство…

Воинство великого князя Дмитрия, блистая броней, шло на Новгород. Дружина за дружиной двигались владимирцы, переяславцы, ростовцы. Далеко растянулось войско. Били бубны, гудели грубы. Замыкал дружины обоз с продовольствием. Скрипели ступицы колёс, перекликались возчики, ржали кони. По сторонам дороги оставались редкие деревеньки, и смерды, глядя на проходившие полки, покачивали головами:

– Экое воинство собралось! Верно, гнев на новгородцев положил великий князь!

А во главе дружин ехал сам великий князь с воеводой. Дмитрий повернул голову, сказал воеводе:

– Поднимите хоругвь!

И тотчас вперёд выдвинулся знаменосец на белом коне, поднял хоругвь с изображением Георгия Победоносца, поражавшего змия. Ещё громче заиграла музыка.

Приободрились гридни, стряхивали усталость. Перед ними лежали Новгородские земли…

Шли по землям Новгородским дружины, разоряли деревни и сёла. К самой Шелони подступили. Здесь стали биваком. Князю Дмитрию шатёр поставили. Ожидали новгородских послов.

В сопровождении отрока князь обошёл лагерь. На отдыхе гридни скинули кольчужные рубахи, шлемы, сложили на земле сабли, мечи и тут же сидели у костров, варили кашу.

Среди переяславских Дмитрий задержался. У тех гридней, какие уже числились в боярской дружине, иногда справлялся о вотчине. Многим из них выделял он земельные наделы на кормление.

За переяславцами расположились ростовцы. От их воеводы Дмитрию стало известно, как тяжко умирал старый ростовский князь Борис. У него помутился разум, не узнавал сыновей…

Мысли князя Дмитрия перекинулись на своего сына Ивана. Вздохнул, промолвил едва слышно, чтобы следовавшему за ним отроку было невдомёк, что князь сам с собой разговаривает:

Апраксия, Апраксия, кому я теперь надобен, когда лета к закату катятся… Ты ушла, теперь вот сын Иван кровью кашляет. А он у нас, Апраксия, один…

Сделалось тяжко. И снова промолвил:

– Ответь, сыне, к чему покинула меня матушка твоя, Апраксия? И твоя жизнь, сыне, мне не в радость. Жизнь тогда в радость, когда человек зрит продолжение рода своего… Эвон, как Даниил сыновьями своими любуется, Юрием, Иваном…

Послы из Новгорода приехали на следующий день: архиепископ Киприян, сухонький старик в чёрной рясе, в бархатной камилавке, прикрывающей седые волосы, и рыжий бородатый староста кузнечного ряда Ермолай, в длинной шёлковой рубахе, подпоясанной плетёным пояском.

Перекрестились послы, Дмитрий к архиепископу подошёл, спросил:

– Святой отец, с чем послал тебя Великий Новгород?

Киприян вздохнул:

– Княже, я челом бью: не таи зла на новгородцев.

Дмитрий прищурился:

– Святой отец, когда новгородцы отреклись от меня, великого князя, как Пётр от Иисуса Христа, ужели они не мыслили, что творят беззаконие?

– Ты, великий князь, святого Петра вспомнил, но забыл, что учитель снова вернулся в лоно Христовой церкви, вернулся святым апостолом.

– Мне то ведомо. Но почто горожане не впустили меня в Новгород, когда я в Копорье лопарей в повиновение приводил?

Тут Ермолай пробасил:

– Не зли новгородцев, княже. Мы люди мастеровые, но, коли нужда какая, и за мечи возьмёмся.

– Угрожаешь, староста?

– Нет, княже, к чему? Но, коли позовёт Великий Новгород, мы готовы и животы положить, костьми лечь…

– Не дай пролиться русской крови, великий князь, — воздел руки архиепископ Киприян. — Тебе ли не ведомо, сколь её пролито нехристями?!