Йенси готовилась к решающему субботнему вечеру и в четверг отправилась в магазин на Сорок второй улице, чтобы купить перчатки. Протягивая продавцу пятидесятидолларовую банкноту, она надеялась, что ставший совсем невесомым кошелек значительно утяжелится, когда она получит сдачу. Но к ее удивлению, продавец протянул ей сверток и монету в четверть доллара.

— Что-нибудь еще?

— Да, мою сдачу.

— Но я уже отдал ее вам. Вы дали мне пять долларов. Четыре семьдесят пять за перчатки, остается двадцать пять центов сдачи.

— Я дала вам пятьдесят долларов.

— Должно быть, вы ошиблись.

Йенси порылась в сумочке.

— Нет, я дала вам пятьдесят! — гневно повторила она.

— Нет, мадам, ведь вы дали пять долларов.

Они крайне раздраженно смотрели друг на друга. Кассирша была призвана свидетельствовать, затем позвали управляющего, собралась небольшая толпа.

— Но я совершенно уверена! — воскликнула Йенси, и две сердитые слезинки задрожали в ее глазах. — Я отлично помню!

Управляющий выразил сожаление, но леди, должно быть, оставила купюру дома. В кассе нет ни одной пятидесятидолларовой ассигнации. Шаткий мир Йенси трещал по швам.

— Если вы оставите адрес, — сказал управляющий, — мы сообщим вам, если что-нибудь прояснится.

— Ах вы, чертовы дураки! — крикнула Йенси, потеряв голову. — Я заявлю на вас в полицию!

Всхлипывая, как ребенок, она выбежала из магазина. И почувствовала себя совершенно беспомощной: что она могла доказать? Уже отбило шесть, и магазин закрылся, как только она вышла. Взял продавец эту банкноту или нет, он уже будет на пути домой, когда прибудет полиция, и вообще, почему это нью-йоркская полиция должна ей поверить или играть по правилам?

В отчаянии она вернулась в «Риц» и беспомощно, чисто машинально проверила содержимое чемодана. Конечно, купюры там не было. Да она и так знала, что там ее быть не может. Она собрала каждое пенни и подсчитала, что у нее теперь всего только пятьдесят один доллар и тридцать центов. Позвонив управляющему отеля, она попросила рассчитать ее завтра, в полдень, — она была слишком подавлена, чтобы выехать раньше.

Она ждала в комнате, не смея заказать даже стакан воды. Затем зазвонил телефон, и она услышала бодрый и холодный голос клерка:

— Мисс Боумен?

— Да.

— Вы должны нам, включая сегодняшнюю ночь, ровно пятьдесят один доллар и двадцать центов.

— Пятьдесят один двадцать? — Ее голос дрожал.

— Да, мэм.

— Благодарю вас.

Не дыша, она сидела у телефона, слишком испуганная, чтобы плакать. У нее осталось всего десять центов!

Пятница. Йенси почти не спала. Под глазами залегли темные круги, после горячей ванны она приняла холодную, но даже это не вывело ее из безнадежной апатии. Никогда она в полной мере не осознавала, что значит остаться в Нью-Йорке совершенно без гроша. Вместе с той пятидесятидолларовой купюрой испарилась ее решимость и жизненная энергия. Теперь уже ничего не поделаешь — она должна добиться желаемого сегодня или никогда.

Они со Скоттом встретились в «Плазе» за чаем. Йенси терялась в догадках: действительно ли Скотт был холоден с ней вчера пополудни, или она себе это вообразила? Впервые за долгое время ей не нужно было стараться, чтобы разговор не стал излишне чувствительным. Видимо, он решил, что все напрасно, — она слишком экстравагантна и легкомысленна. Сотни разномастных догадок сменяли друг друга все утро — унылое утро, которое скрасилось только покупкой десятицентовой булочки в бакалейной лавке.

Вот уже двадцать часов у нее во рту не было ни крошки, но она полубессознательно притворялась перед продавцом, что ей просто так, от нечего делать пришла в голову блажь купить одну-единственную булочку. Она даже попросила показать ей гроздь винограда, но сказала, оглядев виноград придирчивым — и голодным — взором, что передумала: ей кажется, что он хорош, да зелен. В магазине было полно довольных жизнью женщин, которые пристально осматривали еду, держа ее двумя пальцами на вытянутых руках. Йенси чуть не попросила одну из них купить ей гроздь винограда, но вместо этого вернулась к себе в комнату и удовольствовалась булочкой.

К четырем часам она осознала, что больше мечтает о сэндвичах к чаю, чем о предмете предстоящего свидания. Медленно бредя в сторону «Плазы», она вдруг почувствовала слабость, и ей пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы перестала кружиться голова. Интересно, думала она в полубреду, где стоит очередь за пособием? Ведь именно туда должны идти люди в ее положении, но где она выстроилась, эта самая очередь? Как ее найти? Йенси пришла в голову фантастическая мысль, что в телефонной книге очередь значится на букву «О» или, может быть, на букву «Н» — «Нью-Йоркская очередь за пособием».

В людном вестибюле «Плазы» она сразу приметила Скотта. Он ждал ее, и весь его облик был воплощением надежности и надежды.

— Пойдемте скорее, — взмолилась она с вымученной улыбкой, — мне до смерти хочется чаю.

Она проглотила тройной сэндвич, шоколадное мороженое и шесть чайных печений. И могла бы съесть куда больше, но не отважилась. Возможность умереть от голода перестала ей угрожать, и теперь, воспользовавшись передышкой, она должна завершить главное дело жизни. Дело ее жизни олицетворял красивый молодой человек, который сидел напротив и смотрел на нее с чувством, суть которого она никак не могла прочитать в его глазах.