— Нету, — отрезал гном оскорбленно, словно его спросили, ест ли он свои козявки сырыми или сперва в сиропе вымачивает.

— Не может быть! — удивилась девушка. — В каждом городе есть коллекторы и Арена.

— А у нас вот нету, — зыркнул на нее гном.

Он вынул большой узорчатый ключ, где вместо бородки была сплошная литая плашка, принимающая нужную форму лишь в тот момент, когда касалась замка, и никто не мог бы снять слепок втайне от гнома.

— Можете прочитать? — спросил Торвальд.

Его рука в кожаной перчатке коснулась бронзовых букв.

— Это сокрытое знание, — отозвался я. — Надписи живые, они всегда будут на том языке, которого не знает читающий.

Гном почесал в затылке.

— Так что, понять их никак нельзя?

— Попробовать можно, порой помогает простая хитрость. Скопируйте слова на пергамент, они уже не будут волшебными и меняться не станут. Потом найдите того, кто знает этот язык и…

Торвальд уже заскрипел пером.

— Можете прочитать?

Он показал пергамент. Язык был редким — древнесвирфнеббль, но я его знал неплохо.

Вкривь и вкось, явно рукой того, кто не знает букв, а лишь механически копирует их, шла надпись:

«Глупый гном пытался нас обмануть».

— Нет, — с сожалением произнес я. — Этого языка я не знаю.

Девушка потянулась глянуть, но Торвальд уже запихнул пергамент в карман.

— Эх, ладно, — ответил он. — Покажу на рынке, хоть кто-нибудь должен знать.

— Откуда эти ворота? — спросил я.

Гном сунул ключ в замок и повернул три раза.

— Здесь, между горами и степью, раньше деревень было много. Что людей сюда гнало, на орочью границу, не знаю.

Он с трудом отворил тяжелую створку.

Я не стал ему помогать, знал, что этим обижу.

— Комендант Аскольд сам выбрал место для города. Меня не спросил, конечно.

Гном недовольно хмыкнул.

— Ну я привык, еще со столицы. Всем бы только командовать, а что из соплей дракона бастион не построишь и в лаве башне не место, они и думать не думают.

Он вошел.

Тихо зарокотали пропеллеры, два голема выплыли из портала, и астральные двери снова закрылись.

Торвальд не собирался идти в коллектор без надежной охраны.

— Подземные переходы здесь уже были, — говорил гном, спускаясь по ступеням. — Я их, конечно, полностью переделал. Верхние ярусы укрепил и выложил некроманческим кирпичом…

Он пояснил:

— Это когда кирпич внутри полый и залит кровью покойников. Он отгоняет бесов и злую силу. И вниз прорыли еще четырнадцать ярусов, а дальше коллекторы и сами растут.

— Зачем строить под городом подземелья, если там заводятся монстры? — спросила девушка.

— Город, как человек, без испражнений не может, — отозвался Торвальд. — Если правитель глупый, а умных я видел редко, то строятся кварталы для бедных, а бедные — это опухоль, лишь отжирают все из казны и простым работягам жить не дают.

— Так разве бедные не работают? — удивилась девушка.

— Работали бы на совесть, не были бы бедными, — отрезал гном. — А рано или поздно этот гнойник прорвется, и всякая быдлошваль на улицы повыходит, с криками: «Все отнять и поделить». Фу! Я бы сразу выпускал трицератопсов на улицы, чтобы эту толпу давили.

Он привычно постучал по стене своим молоточком.

— Крепкая… А у нас все просто: хочешь жить в нищете — спускайся в коллектор. Там ни трудиться, ни отвечать ни за что не надо. Лопай себе мусор да чужие объедки, чем не красота?

Торвальд возжег колдовской фонарик, и тот мерно закружился над его головой.

— Если кто три месяца проживет в коллекторе, хищные кусты его забывают и обратно больше не выпустят. А в подземельях есть своя иерархия: тех, кто поглупей да поленивее, вытесняют все ниже. До самого дна, конечно, мало кто добирается, обычно по дороге их съедают.

И вновь перед нами тускло засияла табличка со странными письменами.

— Сильно меня это беспокоит, — заметил Торвальд. — Кто его знает, что означают эти слова. А сдирать их тоже опасно, вслепую-то.

Он постоял немного, глядя на сокрытое знание, потом аккуратно переписал слова на тот же пергамент.

Стены, темно-песочные, таяли в глухом сумраке.

Шершавые кирпичи с печатью имперского архитектора тускло светились изнутри алым и янтарем. Своды были низкими и неровными, порой мне приходилось пригибать голову.