— Ничего.

Она озадаченно поглядела на пустую тарелку и принялась за оладьи.

— Боррояр был опасным типом. Фанатиком. За императора глотки был готов перегрызть.

— И никому не доверял.

— Верно. Тушеную свеклу будешь? Тогда давай сюда. Только во дворце знают, зачем сюда приехал Боррояр. И мне говорить не стали.

— Узнаю бояр, — согласился я. — Иди туда, не знаю куда. И, главное, не опаздывай.

— Еще и поэтому никто не захотел браться за это дело. А мне, сам знаешь, плевать, лишь бы хорошо заплатили.

— Но ты, я не сомневаюсь, успела навести справки, пока в столице была?

— Успела. Ты погоди немножко, я еще принесу.

Она вернулась с тремя огромными мисками.

Как можно столько есть и при этом ни капельки не толстеть? Не иначе колдовство. Или зарядку каждый день делает.

Даже не знаю, что вызывает у меня больший ужас.

— Аскольда в столице все уважают, — сказала девушка. — Ну, только на словах. Он герой войны, бла-бла-бла. А на деле был у них будто кость в горле.

— Не вписался в боярский междусобойчик?

— Да, и правила свои хотел в столице понасажать. Но ему быстренько рожки и ножки пообломали да послали сюда, строить пограничную крепость. Думаю…

Она провела пальцем по губам.

— Не нашелся бы этот пост, Аскольда бы просто четвертовали.

— А воевода?

— Эти двое вместе служили, еще на Черной Реке. Огнарда тоже в столице не шибко жаловали. Но он служака спокойный и врагов особо не нажил.

— Руфус?

— Руфус проворовался. По-черному. Ему грозили Борожьи Рудники, но кто-то решил, что здесь, в Малахите, Руфус будет полезнее.

— Огнард и Аскольд не сумели бы уладить все с орками, — согласился я. — Тут нужен был ловкач. А Димитрис?

— Его отец — большая шишка в столице. Мог бы отмазать сына. Но…

— Или Димитрис очень крупно проштрафился…

— Или расплевался с отцом, — кивнула Оксана. — А что ты успел узнать?

Я рассказал ей, что случилось со мной в городе и его окрестностях.

— А что за тварь на меня напала?

— Это зломысл; змея-людоед, они живут в коллекторах, глубоко под городом.

Девушка глубоко задумалась.

— И сколько же трупов нужно, чтобы прокормить одну такую тварь? — спросила она.

— Зломыслы пожирают людей, как только увидят, — отвечал я. — Поэтому во всех городах верхние уровни коллекторов защищены астральными рунами.

— Так что же они едят?

— Мысли. Каждый человек, ложась спать, снова и снова перемалывает ушедший день в памяти. Как правило, ничего хорошего вспомнить не удается; лишь зло и ненависть.

— Понимаю, — кивнула девушка.

— Но ты утром встанешь и убьешь человек десять, на душе сразу полегчает. А у других людей все эти чувства накапливаются. Затем уходят под землю и создают зломыслов; те могут ждать годами, даже десятилетиями, пока оттуда не вырвутся.

Оксана нахмурилась.

— Как же этому удалось?

— Вот мы и спросим Торвальда, гнома-инженера.

Из кармана на поясе девушка вынула бронзовый треугольник.

Он развернулся в круг, как летающая платформа, и рваные очертания города отразились на нем.

По кругу бежала затейливая вязь:

«Ковано Верховным Картографом по приказу государя-императора для нужд имперского изувера. В пищу не потреблять, сыр-колбасу не резать и в заднице не ковыряться».

Тут и там на городской схеме виднелись небольшие кружки. Нажав на один из них, можно сразу телепортироваться в нужную точку.

— Думаешь, где Торвальд сейчас? — спросила Оксана.

— У себя в башне.

Девушка нажала на сигил перемещения, круг стремительно завращался, и мы оказались в башне гномьего инженера.

Это был огромный каменный колодец белого мрамора, без пола и потолка. Сверху он уходил в бесконечность неба, а внизу распахивалась черная бездна.

Не было здесь ни лестниц, ни переходов, лишь пустота, и перемещаться по ней можно лишь силой мысли.

Вверх и вниз по этой трубе сновали огромные, изрезанные шрамами руки, в пальцах они сжимали куски гранита, златые шпили и лестницы, а из отрубленных запястий росли кружащиеся пропеллеры, деловито жужжали, словно тейрунские шмели-людоеды. Не имея сознания, эти големы не могли перемещаться по башне обычным способом.