«Вот и все», – подумала Юля и подошла к телефону. Дежурный ответил, что она может пока спокойно спать. Транспортным самолетом отбывает передовая команда.

– А почему летчики с чемоданами?

– Прилетят, а чемоданы уже там, – засмеялся офицер. И добавил: – Придешь в часть – все узнаешь.

Юля знала, что за передовой командой полетит первая эскадрилья во главе с Волковым. Значит, и Коля. И она заторопилась со сборами. Приняла душ, выпила наспех чашечку кофе, расчесала подсохшие волосы и, надевая берет, выбежала на улицу. Захотелось глубоко вдохнуть и задержать в себе утреннюю свежесть. Солнце уже вовсю плясало на стеклах домов, на запыленных листьях деревьев, но лучи его еще не распугали отстоявшуюся прохладу ночи, их тепло было мягким и ласковым, и само утро казалось необычно праздничным, мажорным.

Юля шла пешком, радуясь легкости движений, тихому звуку своих шагов, одиноким прохожим. Она любила эти зеленые улочки гарнизонного городка и с легкой грустью думала о прощании с ними. В мире уже произошло какое-то перемещение, и ее мысли, обогнав ее, обживались в новых условиях. Здесь ей было хорошо, но Юля верила, что там, в той новой жизни, будет еще лучше.

Увидев выходящего из штаба Муравко, она взволнованно окликнула:

– Коля!

И удивилась растерянному выражению его лица. Словно он еще не решил, подходить к ней или нет. Юля подошла сама.

– Что случилось, Коля?

– Понимаешь, я уже и забыл… А тут вон приказ – вылетать немедленно.

Юля не понимала, чем он так огорчен. Все вылетают. И она тоже.

– Думал, мы еще обо всем поговорим, – продолжал сокрушаться Муравко, – а уже надо прощаться.

– Я же с полком лечу, Коля, – удивленно пожала плечами она.

– Ты с полком… Зато я в другую сторону…

У Юли дрогнуло сердце.

– Ах, черт, – махнул он рукой. – Я и думать забыл. А он говорит, молчание – знак согласия, за тобой прилетел самолет. Прямиком в Звездный.

– Вы согласились, Коля?

– Согласился. Ты огорчена?

Вот теперь уже Юле стало не по себе. Она почувствовала, что надвигается самая несправедливая несправедливость, если она за что-нибудь не схватится, ей не устоять. И она крепко взялась руками за его руку, почти повисла на ней.

– Я напишу тебе, – сказал Муравко, накрыв своей ладонью ее ладонь. – Ты ведь ответишь мне?

– Коля… – Они остановились как раз напротив окон командирского кабинета. – Ты ведь все знаешь.

– Знаю, – сказал он. – И ты знаешь.

– Да, – сказала она.

– И ты согласна?

– Да, – сказала она.

– Когда?

– Когда скажешь.

– Сегодня. Сейчас.

– Это невозможно. – Она показала глазами на продетую в петлицу траурную ленточку.

– Напиши, когда можно будет. Я в тот же день примчусь.

Муравко украдкой покосился на часы, но Юля перехватила этот взгляд и тихо спросила:

– До свидания? …

– Увы, – выдохнул он.

На его лице было такое искреннее огорчение, что у Юли от жалости защипало в глазах.

– Ну, что ты, Коленька, что ты? – порывисто обвила она его шею. – Не надо, я с тобой. Я скоро…

И тут же почувствовала, как по щекам освобожденно покатились слезы. Он целовал ее на виду всего военного городка.

Легкие перистые облака были прозрачны и неподвижны, словно кто-то гигантской кистью небрежно мазнул по выгоревшей синеве неба. И эта прозрачность облачности, и эта неподвижность свидетельствовали о наличии глубокого антициклона, захватившего полматерика. Да и синоптики подтверждали: на Севере тоже «миллион на миллион». Значит, перелет будет проходить при вполне благоприятных метеоусловиях.

Прежде чем выйти из машины, командующий открыл портфель, вынул из него и развернул сверток. На белой тряпице, размером с носовой платок, тяжело блеснула густо смазанная сталь пистолета. Он извлек обойму, проверил наличие патронов, ударом загнал ее в рукоятку и, обтерев тряпицей смазку, положил пистолет в левый нагрудный карман кожаной куртки. Путь дальний. Все должно быть как положено. Во внутренний карман втиснул удостоверение и партийный билет.

Затем обошел самолет, проверил, что ему было положено проверить, и поднялся по стремянке в кабину. Поудобнее уселся, защелкнул замки парашютных и привязных ремней, подключился к бортовой радиостанции, застегнул маску кислородного питания. Замки «фонаря» беззвучно притянули к уплотнителям прозрачный колпак.

– «Медовый», «два ноля один», запуск.

– «Два ноля один», запуск разрешаю.

Генерал непроизвольно насторожился и сразу даже не понял отчего. Мгновенно «прокрутил» последовательность своих действий – все было сделано правильно.

Тогда в чем же дело?

И понял: не тот в шлемофонах голос. С этого аэродрома его всегда выпускал в небо Чиж. Александр Васильевич привык к интонации, за которой всегда скрывалось немножко больше, чем значили сами слова.

И все. Нет ни Чижа, ни его голоса.