– Не ромашки собирать, а просто освежиться, подышать свежим воздухом, – поправил Шавельский и пояснил остальным: – Дело было летом, в июле, днем жарища, а ночью прохладно, ветерок…

– А потом мы его в поле нашли, – перебил Ломакин. – По храпу ориентировались, поэтому долго искать не пришлось. Лежал в ближайшей канаве в позе парашютиста, у которого парашют не раскрылся.

– Я так понимаю, учения удались, – сказал Свергун.

– А тебя разве там не было? – удивился Ломакин.

– Нет, – Свергун покачал головой, – я же в две тыщи пятом в отряд пришел.

– Летят годы… – пригорюнился на мгновение Ломакин, но тут же взял себя в руки и спросил: – Что сидим? Разливайте по второй. Ибо сказано…

– Между первой и второй перерывчик небольшой, – встрял Желтухин.

– Бог любит троицу! – назидательным тоном поправил Ломакин. – Сейчас выпьем, потом я расскажу вам одну историю, а после можно будет и по третьей пропустить.

Официантка донесла заказанное, в том числе и селедку с луком для Данилова. Закусывали вяло, потому что успели наесться на банкете.

– Зимой две тысячи первого года, – начал Ломакин, – мы вылетели в Индию на ликвидацию последствий землетрясения. Тряхнуло сильно – до девяти баллов. С учетом особенностей тамошнего строительства, где все на соплях, в эпицентре практически ничего не уцелело. Прилетели, начали искать в завалах живых людей. Индия – густонаселенная страна, народу завалило много. Погода не радовала: хоть и зима, а днем жарило чуть ли не до сорока, а ночью резко холодало, градусов до пяти. Ну, и трясло потихоньку, правда, толчки были не такими сильными, как первый. К чему я это рассказываю? К тому, что даже на шестой день в таких условиях, когда днем духота, а ночью холодно, нам и на шестой, и на седьмой день приносили извлеченных из завалов живых людей! Причем они были не при смерти, а в довольно сносном состоянии. Некоторые через пару дней уходили из госпиталя на своих двоих, а не то, что вы подумали. Возможности человека безграничны, надо только не падать духом! Вот за это я и хочу выпить!

Выпили по третьей, закусили.

– Бывает так, что чего-то очень сильно хочется, – вдруг сказал Желтухин. – Нет, даже не хочется, а жаждется, страстно и с упоением. Днем и ночью мечтаешь об этом, во сне видишь, наяву грезится. И в то же время не веришь, что добьешься желаемого, просто мечтаешь о нем, потому что не можешь не мечтать. А исполнения этого заветного желания не ждешь, не надеешься. И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, словно по щучьему веленью, заветное недостижимое желание сбывается без каких-либо усилий с твоей стороны. Усилий не было не потому, что ты лентяй, а потому, что ты четко понимал, что ничего не добьешься, в непрошибаемую стену бьются лбом только бараны. Умные люди добиваются только того, чего можно достичь…

– Умные ли? – усомнился Данилов. – Может, не умные, а осторожные? Или расчетливые?

– Хорошо, пусть будет расчетливые, дело не в названии, а в том, что когда это заветное и несбыточное желание вдруг сбывается, само собой, р-раз, и ты получаешь такой подарок судьбы, то ты вначале обалдеваешь от радости, но когда приходишь в себя, то вдруг осознаешь, что оно тебе совсем не нужно. Ты прекрасно обходишься без него, и если уж совсем начистоту, оно не просто тебе не нужно, а даже в какой-то мере тебя тяготит и напрягает. Жуть какая-то! Так можно вообще перестать желать чего бы то ни было!

– Желание-то какое было, если не секрет? – спросил Данилов. – Из области материального или духовного?

– Из обоих сразу. Нравилась мне одна женщина…

– Так вот в чем дело! – сказал Шавельский, до сих пор не обнаруживавший никакого интереса к рассказу Желтухина. – Только ты, Олег, неправильно классифицируешь. Тут дело не в том, что ты привык обходиться без недостижимого, а в том, что идеал, существовавший в твоем воображении, не выдержал столкновения с действительностью. Если думать, что принцессы какают вареньем…

– Юра! – перебил Желтухин. – Ты хороший хирург, но психолог из тебя никудышный!

– Почему?

– Хотя бы потому, что выдумаешь какую-то хрень и на ее основании делаешь глубоко идущие выводы. Это все равно что взглянуть на человека, не раздевая его, и сразу же уложить на операционный стол!

– Олег! Ты будто с луны свалился! – Шавельский развел руками и укоризненно посмотрел на Желтухина. – Мы же в половине случаев так и поступаем. Взглянем и говорим: «Этого на стол, другого в реанимацию, третьего в морг!»

– Скажешь что-нибудь и сразу пожалеешь, – проворчал Желтухин.

– Вот-вот! – кивнул Шавельский. – Недаром же Конфуций называл молчание верным другом, который никогда не подведет.

Желтухин ничего не ответил, понимая, что на каждое его слово у языкатого Шавельского в ответ найдется два, если не три.

– Во всем виновато время, – сказал Данилов. – Оно идет, мы меняемся, сами того не замечая, потому и вчерашнее желание сегодня оказывается неактуальным…

– Что-то у нас разговоры грустные пошли, – заметил Шавельский. – Давайте сменим настроение.