У меня мелькнула мысль, что причина заключалась не только в возрасте. Вдовец искал мать своему малолетнему сыну, а сухая и самовлюбленная врачиха для этой роли подходила с трудом.

— Когда Вениамин умер, я предупреждала Еву, что ей придется нелегко. Искренне советовала отказаться от ребенка, пока еще не успела к нему привязаться. О своем здоровье надо думать, а не чужого спиногрыза поднимать! Но она меня, к сожалению, не послушала.

У меня челюсть отвисла. Как это возможно — прожить с ребенком год и не привязаться к нему? Да тут котенок за две минуты заползает в самое сердце, что уж говорить про маленького человечка, с его радостями и печалями. Определенно, Сергею сказочно повезло, что его отец когда-то думал головой, а не другим местом.

— У вас-то как сложилась жизнь? — спросила я. — Вы замуж вышли?

Светлана Дмитриевна посмотрела на меня так, словно я сделала что-то ужасно неприличное — например, сняла подштанники в общественном месте.

— Извините, журналистское любопытство, — смутилась я.

Тем не менее собеседница с достоинством ответила:

— Замуж я не вышла. И детей у меня нет. И, знаете, я ни капельки не жалею. Насмотрелась я на Еву, она ни дня не жила спокойно, всегда как на вулкане. Уж если пасынок ей всю душу вытряс, я представляю, как тяжело приходится с родными детьми. Боже упаси меня от такого злосчастья!

Госпожа Колупаева вдруг пригорюнилась.

— Жаль только… — произнесла она и осеклась.

— Да?

— Время. Жаль, что время ушло. Вернуть бы мне мои тридцать лет! Как подумаю о своем возрасте… Ой, нет, об этом лучше не думать!

Зря она так. В любом возрасте есть своя прелесть. Пятьдесят один год, например, без остатка делится на семнадцать.

Рядом с Боткинской больницей действительно обнаружился небольшой сквер, и в нем действительно играли в шахматы. Группа шахматистов была немногочисленна, всего пять человек, и состояла из мужчин в возрасте хорошо за шестьдесят и даже за семьдесят лет.

Это был классический шахматный турнир: старички, разбившись по парам, сидели на скамейках и глубокомысленно смотрели на шахматную доску. Время от времени кто-то из пары передвигал фигуру, и тогда второй игрок на секунду оживлялся, по его лицу пробегала буря эмоций, а затем он снова впадал в мыслительное оцепенение. Одному шахматисту не хватило пары, и он играл сам с собой, переворачивая доску, то за «белых», то за «черных».

Я подошла к одинокому игроку.

— Здравствуйте! Подскажите, пожалуйста, как мне найти Гавела?

— Гавела? — Он оглядел своих товарищей. — Его пока нет, но он скоро будет.

— Вы точно знаете или предполагаете?

Старичок улыбнулся:

— Вероятность его прихода равна пятидесяти процентам: либо придет, либо нет. Вы можете присесть и подождать.

Я села на краешек скамейки.

— Партию в шахматы? — голосом искусителя поинтересовался пенсионер.

Я замахала руками:

— Ой, нет, я не умею играть!

— А я научу.

— Боюсь, игра с таким слабым соперником не доставит вам удовольствие, — мягко сказала я.

Но фанат не отставал:

— А вы знаете, что шахматы — это одна из древнейших игр на Земле? И что скоро их, возможно, включат в программу Олимпийских игр?

Сделав загадочное лицо, я наклонилась к старичку и прошептала:

— Молитесь всем богам, чтобы не включили.

— Почему это? — удивился шахматист.

— Потому что тогда шахматам настанет конец, американцы в корне поменяют правила игры.

— При чем тут американцы? Какое отношение они имеют к шахматам? У этой игры многовековая история, это вам не американский футбол, в конце концов!

— Можно подумать, американцев это остановит, — фыркнула я. — Захотят — и поменяют, у вас разрешения не спросят.

— Но зачем, зачем им менять правила?! — вскричал пенсионер.

— А затем, что нынешние шахматы — это не политкорректная игра: в ней всегда начинают «белые». Чернокожее население Америки будет возмущено, получается, что их опять притесняют. И, кстати, термин «черные» тоже придется заменить, ибо негры увидят в нем намек на свой цвет кожи. И еще: почему это фигуры по-разному ходят? Почему ферзь может свободно передвигаться по всей доске, а пешки — только на одну клетку? Конституция США гарантирует всем равные возможности! Так что ферзей там всяких и «коней» придется упразднить, останутся только пешки.

— Вы бредите? — ахнул пенсионер.

— Нет, это мир сошел с ума. И главные сумасшедшие работают в Международном Олимпийском Комитете. Олимпиада — это мыльный пузырь, который, я надеюсь, когда-нибудь лопнет. И вообще, — доверительно сообщила я, — я считаю, что профессиональный спорт в том виде, в каком он существует сейчас, необходимо запретить.

Услышав такое, старичок нахохлился, отвернулся от меня и углубился в шахматную партию. А ведь я совсем не хотела его обидеть, я просто высказала свою принципиальную позицию по этому вопросу.