Не подлежит, конечно, сомнению, что промышленность не может переработать больше сырья, чем его поставляет земледелие, — следовательно, не может, например, переработать в пряжу больше фунтов шерсти, чем их произведено. Поэтому, если производительность прядения шерсти утраивается, то приходится — при предположении, что условия производства шерсти остаются неизменными, — затрачивать на труд в производстве шерсти в три раза больше времени, чем прежде, применять для производства шерсти в три раза больше капитала, тогда как для переработки в пряжу этого утроенного количества шерсти потребуется лишь прежнее рабочее время прядильщика. Но норма [прибавочной стоимости] останется та же. Одно и то же количество труда прядильщика создавало бы такую же стоимость, как и прежде, и содержало бы в себе такую же прибавочную стоимость. Труд, производящий шерсть, заключал бы в себе втрое большую прибавочную стоимость, но соответственно этому утроился бы и весь содержащийся в шерсти труд или авансированный на заработную плату капитал. Таким образом, втрое большая прибавочная стоимость исчислялась бы на втрое больший капитал. Нельзя, следовательно, на этом основании сказать, что в прядильном производстве норма прибавочной стоимости стоит ниже, чем в производстве шерсти. Можно было бы только сказать, что затрачиваемый на заработную плату капитал в три раза больше в последней отрасли, чем в первой (ибо здесь предполагается, что изменения в прядении и в производстве шерсти не проистекают из какого-либо изменения в их постоянном капитале).

Здесь необходимо различать следующее. Один и тот же труд плюс постоянный капитал дают меньше продукта в неурожайный год, чем в урожайный, на неплодородной почве, чем на плодородной, в менее богатом металлом руднике, чем в более богатом. Следовательно, первый продукт дороже, т. е. в том же количестве продуктов здесь содержится больше труда и больше прибавочного труда; зато во втором случае больше количество этих продуктов. Далее: отношение между оплаченным и неоплаченным трудом в каждой единице продукта обеих категорий этим нисколько не затрагивается, ибо если единица продукта содержит в себе меньше неоплаченного труда, то, согласно предположению, она в такой же пропорции содержит в себе меньше и оплаченного труда. Ведь здесь предполагается, что соотношение между органическими составными частями капитала — между переменным и постоянным капиталом — не подверглось никаким изменениям. Предположено, что одна и та же сумма переменного и постоянного капитала дает при различных условиях различные, большие или меньшие, количества продукта.

Г-н Родбертус, по-видимому, постоянно смешивает эти вещи и из простого вздорожания продукта делает вывод — как будто это само собой разумеется — о большей прибавочной стоимости. Что касается нормы прибавочной стоимости, то такой вывод неверен уже согласно сделанному предположению, а что касается ее суммы, то это верно только при том условии, если в одном случае авансировано больше капитала, чем в другом, т. е. если более дорогого продукта производится столько же, сколько раньше производилось более дешевого, или если увеличение количества более дешевого продукта (как в вышеприведенном примере с прядением) предполагает соответствующее увеличение количества более дорогого продукта.

[504] Что рента, а следовательно и стоимость земли, может увеличиваться, хотя норма ренты остается той же самой или даже уменьшается, что увеличивается, стало быть, и производительность земледелия, — об этом Рикардо иногда забывает, однако он это знает. Во всяком случае это знает Андерсон и знали уже Петти и Давенант. Вопрос не в этом.

Рикардо оставляет в стороне вопрос об абсолютной ренте, которую он во имя теории отрицает, так как исходит из ошибочной предпосылки, будто, если стоимость товаров определяется рабочим временем, средние цены, товаров должны быть равны их стоимостям (поэтому он делает также и тот противоречащий практике вывод, что конкуренция более плодородных сортов почвы должна вытеснять из обработки менее плодородные земли даже в том случае, когда последние приносили раньше ренту). Если бы стоимости товаров и их средние цены были тождественны, то абсолютная земельная рента, — т. е. рента с наихудшей из обрабатываемых земель или же с той земли, которая обрабатывалась первоначально, — была бы в обоих этих случаях невозможна. Что такое средняя цена товара? Затраченный на его производство совокупный капитал (постоянный капитал плюс переменный) плюс то рабочее время, которое содержится в средней прибыли, составляющей, скажем, 10 %. Следовательно, если бы капитал, функционирующий в каком-нибудь элементе, производил — только потому, что это особый элемент природы, например земля, — более высокую стоимость, чем средняя цена, то стоимость этого товара превышала бы его стоимость, и эта избыточная стоимость противоречила бы понятию стоимости, согласно которому стоимость равняется определенному количеству рабочего времени. Получилось бы, что элемент природы, — нечто специфически отличное от общественного рабочего времени, — создавал бы стоимость. Но этого быть но может. Следовательно, капитал, вложенный в землю просто как землю, не может давать никакой ренты. Наихудшая почва есть просто почва{32}. Если лучшая почва приносит ренту, то это доказывает только то, что в земледелии разность между общественно необходимым трудом и трудом индивидуально необходимым фиксируется, так как она имеет здесь данный природой базис, в то время как в промышленности она постоянно исчезает.

Получается, что абсолютная земельная рента не имеет права на существование и что существовать может только дифференциальная земельная рента. Ибо допустить существование абсолютной ренты значило бы допустить, что одно и то же количество труда (овеществленного труда, вложенного в постоянный капитал, и труда, купленного на заработную плату) создаст различные стоимости в зависимости от того, в какой элемент этот труд вкладывается, или от того, какой материал он обрабатывает. Но допустить, что это различие стоимости имеет место, хотя в каждой из сфер производства в продукте материализуется одно и то же рабочее время, — значит допустить, что не рабочее время определяет стоимость, а нечто специфически отличное от него. Это различие величин стоимости, уничтожило бы понятие стоимости, опрокинуло бы положение о том, что ее субстанцию составляет общественное рабочее время, что, стало быть, различие в стоимости может быть только количественным и что это количественное различие может быть равно лишь различию в количестве затраченного общественного рабочего времени.

Таким образом, с этой точки зрения, для того чтобы сохранить категорию стоимости — не только определение величины стоимости различной величиной рабочего времени, но и определение субстанции стоимости общественным трудом, — требуется отрицание абсолютной земельной ренты. А отрицание абсолютной земельной ренты может быть выражено двояким образом.

Во-первых. Не может-де приносить ренту наихудшая почва. В отношении лучших сортов почвы рента объясняется тем, что рыночная цена одинакова как для продуктов, производимых на более плодородных почвах, так и для продуктов, производимых на менее плодородных почвах. А наихудшая почва есть просто почва. Она в пределах своего разряда не является дифференцированной. Она отличается от промышленного приложения капитала лишь как особая сфера приложения капитала. Если бы она приносила ренту, то последняя проистекала бы из того, что одно и то же количество труда, прилагаемое в различных сферах производства, выражалось бы в различных стоимостях, так что не количество труда само по себе определяло бы стоимость, и продукты, в которых содержатся одинаковые количества труда, не были бы равны друг другу [по стоимости].

[505] Или же [во-вторых] не может-де приносить земельную ренту та земля, которая обрабатывалась первоначально. Ибо что такое первоначально обрабатывавшаяся земля? «Первоначально» обрабатывавшаяся почва не является ни лучшей, ни худшей почвой. Это — просто почва, недифференцированная почва. Первоначально вложение капитала в земледелие может отличаться от вложения его в промышленность только в отношении тех сфер, в которые вложены эти капиталы. Но так как равные количества труда выражаются в равных стоимостях, то не существует абсолютно никакого основания для того, чтобы вложенный в землю капитал давал, кроме прибыли, еще и ренту, если только то же количество труда, вложенное в эту сферу, не производит большую стоимость, так что избыток этой стоимости над стоимостью, производимой в промышленности, составляет добавочную прибыль, равную ренте. Но это значило бы утверждать, что земля, как таковая, создает стоимость, т. е. значило бы уничтожить само понятие стоимости.

Следовательно, первоначально обрабатывавшаяся земля не может давать первоначально никакой ренты; иначе вся теория стоимости оказалась бы опрокинутой. С этим, далее, легко сочетается (хотя отнюдь не обязательно, как это видно у Андерсона) представление о том, что люди первоначально выбирают себе для возделывания, естественно, не наихудшую, а наилучшую землю, — что, следовательно, земля, первоначально не приносившая ренты, впоследствии начинает приносить ее, так как люди вынуждены переходить ко все худшим сортам почвы, и что таким образом при этом нисхождении в преисподнюю, при переходе ко все худшим почвам, с развитием цивилизации и с ростом населения, рента должна возникать на первоначально обрабатывавшейся самой плодородной почве и затем, ступень за ступенью, на следующих по качеству почвах, тогда как наихудшая почва, которая всегда представляет просто почву — особую сферу приложения капитала, — никогда никакой ренты не приносит. Все эти положения логически более или менее связаны друг с другом.