Шрифт:
Она не помнила, сколько последовало таких ударов, прежде чем в ней шевельнулось любопытство. Так это чувство называется? Пространство обрело направления. Кроме условного верха и низа, появился центр, вокруг которого она медленно плыла по огромной спирали. Толчки становились все сильнее.
«Это сердце, – поняла она. – Чье-то огромное сердце бьется в золотом плену».
Язык вернулся к ней вместе с памятью, она захлебнулась от потока воспоминаний. Марко, Брэдли, Морриган, Дьюла, Людвиг и Эдвард, химера и львенок. Что она здесь делает? Это Древняя земля?
Она все быстрее летела сквозь золотой свет. Ее вращало вокруг разгорающегося веретена белого огня. Мощный гул, схожий с прибоем океана, оглушал ее. Дженни несло все быстрее – мимо и одновременно все ближе к этому слепящему сердцу, будто на гигантской карусели. А потом, на очередном вираже ее вбросило в пульсирующий свет. Белый его спектр взорвался радужной звездой – по лучу на каждый цвет, а всего их числом – семь. И эти лучи, один за другим, прошили сердце Дженни.
…Свежий бриз овевает лицо и треплет волосы. Светло-серые чайки кружат в небе, падают вниз – в звенящее холодное зелено-синее море, подступающее к ослепительно белым скалам. Она сидит у края обрыва на плоской равнине. В шаге от нее та обрывается в многометровую бездну волнами, буграми и изгибами мягкого известняка. Над головой чайки. А золотая дорожка от заходящего солнца, кажется, прямо к ее ногам – по живой дышащей глади. Море дрожит, как нежный студень, и словно улыбается ей тысячей лиц.
– Это белые скалы Дувра, – голос позади. Странный голос – неуловимый, как шелест ветра, древний, как море, и юный, как солнце, каждый день встающее над горизонтом.
Она не оборачивается. Она знает почему-то, что никого не увидит. Позади нее только равнина изгибается вдаль. Земля будто продолжает движение моря, вторит волнам зелеными холмами. И больше никого. Дженни сидит и смотрит на море. Ей хорошо и спокойно – век бы так просидеть.
– Эти скалы – первое, что увидели твои предки, когда подплывали к берегам Альбиона, Дженнифер Далфин. Поэтому они назвали их – Альба, белая земля.
– Здесь все осталось так же, как в тот день, когда люди ступили на этот берег. Тогда Белая земля еще была полна прежней жизни, и первые еще не покинули ее. В лугах танцевали фейри, и лиры звенели в полых холмах [41] . Но всё ушло и все ушли…
«Кто ты?»
– Я след, который заполняет вода, меня уже почти нет, – отзывается голос. – Я память Древней земли, частица которой есть в каждом Магусе. Раз ты спрашиваешь, значит, таких вещей уже не объясняют. Здесь очень давно никто не появлялся. Зачем ты разбудила меня, дева Гвенвифер? Зачем Магус воззвал к Древней земле?
41
«В Англии и Ирландии люди и по сей день считают, что эльфы обитают внутри холмов. И почти любой житель деревни или небольшого городка может указать холм, где самолично видел эльфа или слышал загадочную музыку из-под земли. На деле же эльфы давно оставили эти жилища и переселились в Скрытые земли, где, на мой взгляд, куда просторнее». Из записок Теодоруса Додекайнта.
Дженни порывалась все рассказать, но на языке теснилось слишком много слов, а в голове взорвалось облако образов и мыслей, которые сменяли друг друга, как в калейдоскопе. Она поняла, что и говорить ничего не надо – голос созерцает эти образы вместе с ней.
– Понятно, – пронесся вздох, – люди никогда не меняются. Но я не смогу тебе ничем помочь. Все мое царство – здесь, а там, во Внешних землях, это всего лишь горстка залежалого праха, который давно пора развеять по ветру.
– Ты же сердце Магуса! Тебе все равно, что будет с нами?
– Слишком давно, – родился вздох – из ветра, моря, неба, – слишком давно я здесь и уже не слышу голоса Скрытых земель. Я не могу помочь тебе, Гвенвифер.
– Меня зовут Дженни! Мне нужна твоя помощь – я не знаю, как помочь дедушке, не знаю, как поймать химеру, я ничего не знаю! Помоги мне!
– Дети Полудня никогда не сдаются, да? – Девушке почудилась слабая усмешка в бесплотном звуке, приходящем ниоткуда.
– Я не могу помочь, потому что ты все можешь сделать сама. Твое имя изначально звучит как Гвенвифер, что значит «сияющая тень», твой проводник – дельфин, твой друг – мадагаскарский лев. В тебе достало силы, чтобы пройти сюда, и ты просишь меня о помощи? Дженнифер Далфин из рода Далфин, в твоих жилах течет славная кровь, и у твоего рода крепкие древние корни. Мне нечего тебе дать, но один подарок я сделаю. Он пригодится тебе в твоей борьбе, Гвенвифер. А теперь – возвращайся во Внешние земли, домой.
– Постой. – Дженни не выдержала, обернулась, но за спиной, конечно же, никого не было. – Я не понимаю…
– Ищи сама, борись и не сдавайся, – голос внезапно набрал силу, взревел ураганом, загрохотал громче морского шторма.
Дженни увидела, как чудовищная волна поднимается над горизонтом, заслоняя солнце. Бежать прочь было бессмысленно.
«Это все ненастоящее, – твердила она. – Этого нет на самом деле».
Волна вздыбилась над ней, гребень ее завивался слепяще-белым, а тело состояло из морской тьмы, пронизанной нитями пены. Соленый, полный влаги ветер ударил в лицо, выдул из неба чаек: они пронеслись над ней суматошной толпой, спасаясь изо всех птичьих сил.
Бесплотный голос превратился в рокот, в котором сталкивались друг с другом, как глыбы лазурного льда, тяжелые слова, уже неразличимые человеческим ухом. А в следующее мгновение волна накрыла ее, обволокла своим тяжким телом и слизнула с равнины Дувра.
Проглочена, потоплена, смята и растерзана. Дженни неслась в грохочущей зелено-синей бездне, как капля в реке, как слово в строфе стихотворения, и невозможно было противиться этой силе. И она отдалась неудержимой воле потока, перестала быть отдельной, самой по себе, частью, и влилась в единую гармонию великой песни, древней которой нет ничего на Земле. Она пропускала слова этой песни сквозь себя, и они сотрясали все ее существо, а поток влек ее все дальше. Он струился над Англией, какой она была еще до прихода человека, пронизывая леса, перехлестывая холмы и овраги, накрывая луга и пустоши, вспенивая реки, и постепенно его состав менялся – светлел, приближаясь к цвету августовского неба.