Шрифт:
«Взлетела, – растерянно подумала Дженни, – а крылья какие большие…»
Химера полностью втянула в себя Калеба, его тело зародышем еле проглядывало сквозь плотную оболочку монстра. Распахнув клюв, усеянный мелкими зубами, чудовище спикировало на девушку, нацелившись в нее сразу всеми когтями на всех четырех лапах.
Дженни сгруппировалась и ушла в кувырок. Химера успела сообразить, что промахивается, и в последнюю секунду изменила траекторию полета. Она ударила Дженни по лодыжке и отшвырнула в шершавый, как наждак, снег, а сама врезалась в землю. Над скомканным грязно-белым клубком перьев и шерсти, содрогающимся от боли, медленно всплыло синеватое облачко, но не рассеялось, а медленно поплыло в сторону стоянки цирка «Магус».
В темном вагончике, пропахшем крепким пивом и дешевыми сигаретами, по-прежнему стояла тишина. Солнечный зайчик пробился сквозь задернутые шторы, упал на лицо Роджера Брэдли и растворился. Был ли это отблеск распахнутого окна напротив, или отразилось солнце в боковом зеркале, которое задел плечом один из работников цирка, пребывающий в счастливом неведении «светлого сна», кто знает? Был отблеск солнца и исчез. Но следом за ним по застывшему телу дрессировщика легкой волной прошла дрожь. Широкая грудь Брэдли, обтянутая свитером грубой вязки, приподнялась, синие губы приоткрылись, и меж них с тихим свистом втянулся воздух. Веки задрожали, и под ними заметались глазные яблоки. Роджер Брэдли видел сон и шел в этом сне по опасному следу.
…на земле хорошо – спокойно и прохладно. Лодыжку печет. Зарыть глубже в холод, так меньше болит. Болит, болит…
Дженни открыла глаза. Звереныш облизывал ей лицо. Он отскочил и, казалось, пригласил ее лапой – дескать, вставай хозяюшка. Она повернула голову. Уставилась на грязно-белый холм, который трепетал и колыхался. Холм пытался подняться. Дженни моргнула и поняла, что лежит на снегу. А рядом ледяная химера ворочалась, как бесформенный мешок меха и перьев. Дженни с трудом села. Осмотрела лодыжку.
«Гадина пернатая! Как же болит!»
Когти острее алмазного стеклореза глубоко распороли мякоть икры. Под ногой быстро расплывалась алая лужа…
Девушку замутило. Она стянула с шеи шарф и, шипя и ругаясь, крепко перетянула подколенную артерию, останавливая кровотечение. Если бы она не была цирковой и не изучала анатомию, так бы и осталась в снегу, без сил от кровопотери. Теперь, по всем правилам первой помощи, следовало запихнуть под жгут записку с точным временем наложения, но у Дженни не было часов, и она, хоть убей, не могла придумать, на чем написать. Да и ручки с собой на сражение с химерой она не захватила.
«Вместо чернил можно взять кровь. Ее тут полно! – соображала Дженни. – А вместо бумаги? Что за чушь?!»
Ее охватило лихорадочное веселье, предвестник истерики. Девушку мутило от вида и запаха крови, от боли и страха. Ей совсем не нравился этот волшебный мир.
Мир, где подростков отправляют отлавливать опаснейших тварей, которым место не в Красной, а в какой-нибудь Черной книге – в списке запрещенных к существованию существ, а взрослые отсиживаются в безопасности. Где существует магия и последствия ее применения смертельно опасны. Где каждое твое слово влечет за собой последствия и ни один поступок нельзя отменить словами «я не хотела», «я не знала» или «оно само».
Химера вытянула лапы, приподнялась и снова рухнула. Дженни с большим трудом встала. Больше всего ей хотелось убежать. Но она с кривой улыбкой сделала шаг. Затем еще один. Алые следы впечатывались в рыхлый снег.
«Лучший способ победить безумие – быть более безумным», – говаривал Эдвард, отстегивая ее от страховочного карабина на высоте четырех метров.
«Без этого я никогда не почувствую воздух, да, Эд? – пробормотала она. – Наверное, без этого «шага в пустоту» вообще ничего не случается всерьез».
Химера обернулась, уперла в Дженни ненавидящий взгляд желтых глаз.
– А ну пошла вон! – гаркнула девушка не хуже Роджера Брэдли и, раскинув руки, рухнула на спину монстра.
Если бы происходящее снимал фотограф в режиме скоростной съемки, он бы поймал то радужное сияние, которое появилось на мгновение между серебристой химерой и летящей на нее девушкой. Присмотревшись, он бы увидел, что это не дефект изображения, а световой след от маленького дельфина на груди Дженни.
Роджер Брэдли часто и неровно дышал. На лбу его выступила испарина. Он не мог унять дрожи в руках и комкал одеяло.
– Не… не уйдешь… – сбивчиво пробормотал он, – я тебя достану…
Сильнейшая судорога скрутила его, он всплеснул руками, словно стремясь задушить незримое нечто в объятиях. Гипотетическому фотографу этот жест напомнил бы движение, с которым Дженни бросилась на химеру. А нелюдимый венгерский верфаркаст Дьюла тотчас бы определил, что Роджер Брэдли, Ловец из рода наездников Грифона, вошел в «охотничий транс» [42] .
Она была холоднее льда, ее перья острее бритв резали ладони. Дженни прильнула к горбатой спине. Под льдистыми перьями вспухали могучие мышцы. Лютый холод вытягивал из нее даже не тепло – ей казалось, что она обнимает оживший айсберг, и где уж ей, такой маленькой в сравнении с ним, набраться жара, чтобы его растопить.
42
Транс Ловца (охотничий транс) – «те из людей Магуса, что издревле имели дело с фейри-животными, или же животными Скрытых земель, именуются Ловцами. Сказывают, что раньше они могли впадать в некий сон-забытье, во время коего дух их преследовал дух зверя в Верхнем мире и мог даже допытаться до подлинного Имени зверя, что давало великую власть над сим животным». Из записок Теодоруса Додекайнта.