— Вам нужен поступок? — Гольцов выдержал тяжелый генеральский взгляд. — Разрешите идти, товарищ генерал?

— Идите.

— Честь имею. — Именно в этот момент Георгий четко осознал, что уйдет из армии и мосты уже сожжены.

Замминистра, догадываясь по глазам о решении Гольцова, приказал порученцу никого не пускать:

— Я буду работать с документами.

Он подошел к окну. Посмотрел на забитую автомобилями Арбатскую площадь. Машины ныряли в тоннель, как камни в воду. Людская толпа плыла на Арбат. Туда — большое течение, навстречу — маленькое. В отличие от Гольцова, он знал не только то, что Заславский невиновен, но и настоящих заказчиков убийства. За этим делом стояли такие силы, которые не то что Гольцова, а его, трехзвездного генерала, могли засунуть в ступу и растолочь в порошок. Большая политика — это слон. Не хочет, а нет-нет да и задавит хорошего человека. Ничего нельзя поделать. Дурак этот Гольцов, раз не понимает таких простых вещей.

«А мы были дураки?» — генерал вспомнил Чечню.

Вот взяли Ведено, затем Шатой, дальше открывался прямой путь. Замысел командования был почти полностью реализован. Неподконтрольными оставались только скалистые горы. Надо только добить бандитов с воздуха и артиллерией. Еще немного — и с войной бы покончили. Однако пришел приказ из Москвы: «Стоп, машина!» Начались бесполезные переговоры. Так было всегда: после блокады Грозного, после успешного наступления на Шали, после форсирования Аргуна. Везде федеральная власть вставляла палки в колеса.

Так было и после взятия Шатоя.

Вечером на стол генерала положили радиоперехват. Один из полевых командиров сообщал начальнику главного штаба чеченских формирований Аслану Масхадову, что не может больше держаться. «Выручайте срочно!» — молил боевик. «Продержись до девяти утра, — ответил Масхадов. — Все будет нормально. Мы договорились: объявят мораторий». Никто еще в ставке федеральных сил не знал про мораторий. А начальник чеченского штаба уже сообщал о нем своим головорезам!

Через несколько часов на командующего объединенной группировкой федеральных войск вышел начальник Генерального штаба и приказал прекратить применение авиации. Командующий опешил: «Как — прекратить? Люди же ведут бои в горах!»

«Что я могу сделать? — ответил начальник Генштаба. — У меня на столе приказ Верховного главнокомандующего. Вам его уже послали».

«Кто же наш главный противник: бандиты в горах или предатели в Кремле? — воскликнул тогда один из боевых генералов в штабе. Плечи у него опустились. Желваки пошли ходуном. — Мне просто плакать хочется, — признался он. — Что же они творят?»

Вот так и воевали.

Замминистра обернулся. Окинул взглядом свой уютный кабинет. Ковер ручной работы. Мягкое кресло по индивидуальному заказу. Батарея телефонов. И карта всей России — отражение власти. Стоит пошевелить пальцем, и придет в движение, закипит силища от Владивостока до Калининграда. А ты будешь стоять посреди этого кабинета и чувствовать, как огромная важность и собственная значимость переполняют тебя…

Иллюзия, конечно. Но к ней прикипаешь душой.

Правда, бывают моменты, когда вся эта мишура не стоит ни черта… Уже два года, как прикован к кровати его друг генерал-лейтенант Анатолий Романов, взорванный в Грозном недалеко от площади Минутка. Только недавно он начал как-то реагировать глазами на слова окружающих. Встанет ли он когда-нибудь на ноги — неизвестно. Это не зависит ни от должности, ни от звания… Бывают все-таки ситуации, когда равны и солдаты и генералы…

На столе зазвонил телефон. Если генерал приказал его не беспокоить, то прорваться на линию в его уютный кабинет могли только четыре человека: президент России, министр обороны, начальник Генерального штаба и… она.

Генерал поднял трубку.

— Привет, котик, — услышал он бархатный женский голос.

— Здравствуй, — сухо ответил генерал, хотя в груди у него потеплело.

— Ты когда будешь? Я соскучилась.

Ее звали Анжела. Молоденькая вольнонаемная из секретариата. Оформилась на офицерскую должность благодаря более чем тесному знакомству с заместителем министра.

— Сегодня вечером заеду на два часа, — сдержанно сказал генерал. Несмотря на кажущуюся строгость, генерал был рад слышать ее голос. Ничто так не вдохновляет зрелого мужчину, как молоденькая любовница.

Он еще раз обвел глазами кабинет. Нет, не мишура все это. И есть вещи, ради которых стоит тянуть этот тяжелый груз генеральских погон. В такие минуты шитые золотом звезды на погонах горели особенно ярко.

Душа требовала полета. Ему вдруг захотелось сделать какое-нибудь доброе дело. Может, поощрить или просто помиловать… «Плохо с Гольцовым получилось, — неожиданно для себя решил генерал. — Зачем парню судьбу ломать…» Ему всегда нравились дерзкие офицеры. Именно на них и можно положиться в трудную минуту… Почему же теперь он забыл об этом?

Заместитель министра поднял трубку телефона и набрал номер генерал-майора Полонского, своего хорошего знакомого, недавно назначенного начальником Российского национального бюро Интерпола.

— Приветствую тебя, Владимир Сергеевич, — произнес генерал-полковник. — Ты говорил — тебе нужны офицеры со знанием языков? Присмотрись к одному человечку. Его фамилия Гольцов. Знает языков пять или шесть, но русского не понимает. Может, тебе придется ко двору…

Через несколько дней в квартире Гольцова раздался телефонный звонок.