Каждое слово лилось бальзамом на мою душу.

— Честное слово, — сказали. — Это самое приятное из того, что говорили мне за последние пять лет. Не будь вы женой моего начальника, я бы вас расцеловал.

*

Домой мне удалось попасть ближе к вечеру. Я скинул в прихожей кроссовки, вошёл в комнату и позвал домового:

— Яшка!

В ответ — полная тишина.

— Изольда говорила…

В ту же секунду домовой стоял около меня, заглядывая мне в рот.

— Так вот, Изольда говорила, что ты страшно любишь печенье. И даже передала для тебя пачку. Но я, кажется, её потерял.

Домовой в отчаянии схватил меня за штаны. Я порылся в своём полиэтиленовом пакете и сказал:

— Постой-постой…

Домовой просительно заглядывал мне в глаза.

— Вот оно, твоё печенье, нашлось всё-таки.

Домовой схватил пачку и прижал её к груди.

— Жри, — ласково сказал я ему. — Может, скорее сдохнешь. Любит Изольда тебя, тварюгу. Ладно, мне пора идти.

Домовой кивнул в ответ, что означало: иди.

— Ночевать сегодня буду в другом месте.

Домовой сделал нетерпеливый жест лапкой, означавший: да хоть совсем не возвращайся.

— Смотри, чтобы всё было в порядке.

Домовой заверил меня в том, что всё так и будет.

— Изольда пока не может нас навестить, — поведал я. — Ну да ничего, это ненадолго.

Домовой в приступе ласки обнял моё колено.

— Ладно, Яшка, мне пора.

Домовой помахал на прощанье мохнатой лапкой и уполз к себе, прижимая к груди пачку печенья.

*

На следующее утро доктор встретил нас с Зомби и сообщил:

— Молодые люди, для вас есть работа. Зомби — шизофрения с бредом преследования, Тристан — то же самое с бредом самообвинения. Вам, Зомби, придётся поработать кулаками. Для вас, Тристан, более творческое задание. Ваш больной отказывается от еды, говорит, что не достоин жить. Вы там с ним поаккуратнее. Света, где таблетки?

Жена доктора внесла в аппаратную требуемое и ногой прикрыла за собой дверь. Это было даже приятно — паршивую таблетку со стаканом воды тебе подают на подносе, как порядочному.

Мы с Зомби приняли дозу и разлеглись на топчанах.

— Удачи, — пожелал доктор.

*

Мой пациент, нарядившись в полосатую робу, сидел в одиночной камере. Я вошёл, примостился рядом с ним на нары. Пациент посмотрел на меня и сказал:

— Я недостоин того, чтобы вы сидели рядом со мной.

— Ну так встань.

Пациент поднялся с нар и отошёл в угол, глядя на меня глазами побитой собаки.

— Что, козёл? — спросил я его. — Развалил страну? Доволен теперь?

— Я виноват, — признался пациент.

— Виноват, — передразнили несчастного узника. — Таких, как ты, убивать надо. Ведь все наши беды произошли по твоей милости.

— То есть как? — опешил пациент.

— И у тебя ещё хватает наглости со мной пререкаться? — возмутился я. — Ты, собака, сомневаешься в моих словах?!

— Нет, не сомневаюсь, — покорно отозвался пациент. — Но неужели так уж и все? Я, конечно, аморальный тип…

— Что??? Аморальный? Да ты себе льстишь! Из-за кого разваливается украинская экономика? Из-за кого стоят заводы и разоряются колхозы? Из-за кого людям не платят зарплату? Не слышу!

— Неужели из-за меня? — ахнул пациент.

— А ты как думал?! Нет, вы только посмотрите на него! Гривня падает, свинья ты эдакая! А ты таращишь на меня свои коровьи глаза!

Пациент схватился за голову.

— Рассказывай! — рявкнул я. — Всё о себе!

— Я родился…

— Да не нужно мне твоего рождения и младенчества! Как ты развалил украинскую экономику и сделал безработными миллионы людей?

Пациент смотрел на меня вытаращенными во всю ширь глазами.

— Но я этого не делал, — прошептал он.

— Ну что за тип?! — заорал я. — Он не делал! А бардак в нашей энергетике тоже организовал не ты?!

— Не я, — еле слышно подтвердил окончательно обалдевший пациент.

— Послушай, а что ты тогда здесь делаешь?

Пациент пожал плечами и ответил:

— Это существо говорило мне…

— Какое существо?! — взорвался я. — При чём тут существо?! Где оно, это твоё существо?!

— Да вот же…

В углу камеры стоял свёрнутый матрац (пациент считал, что он достоин спать только на голом полу), а из-за него торчала перепуганная рожа Буратино. Он был так ошеломлён моим бурным появлением, что даже не догадался растаять в воздухе. Я вытащил его на середину камеры.

— Тристан, мы можем договориться, — торопливо заговорил он. — Я тут совершенно ни при чём. Понимаешь…

Я дал ему в глаз.

— Конечно, конечно, — сказал Буратино, прикрывая ушибленное место ладонью. — Ты прав, без меня не обошлось. Но, Тристан, откуда ж мне было знать, что он такой мнительный?