«Ну, — думаю, — все, представление готовится, актеры в сборе, костюмы надеты, сейчас пойдет занавес. Что ж, вы хотите сыграть свои роли? Ладно, я вам свою сыграю».

Извините, — говорю, — я, кажется, забыл закрыть воду.

— Да шут с ней, — говорит он, как будто ему безразлично, — идем.

— Нет, что вы, как же можно, я должен вернуться. Вечно что-нибудь забываю, или разбиваю…

Я возвращаюсь в ванную, прикручиваю кран и как назло цепляю локтем флакон с одеколоном. Он вдребезги разлетается на плиточном полу. Вся ванная наполняется запахом утренней свежести. Он заглядывает и видит: сидя на корточках, я подбираю осколки.

— Что случилось?

Извините, пожалуйста, мне так неприятно! Нечаянно задел одеколон….

— Нашел о чем печалиться! Пахнуть хорошо будет! А вот осколки, действительно, подобрать необходимо. — Он наклоняется и вместе со мной принимается подбирать осколки. Подошвы его новых туфель купаются в одеколоне, по-моему, они жадно впитывают его, теперь они будут: разносить этот запах по меньшей мере три дня. Но он смело ступает в лужи.

— Господи, чем вы тут занижаетесь?

В дверях стоит желтоволосая, полная женщина с веселым румяным лицом и удивленно смотрит на нас. На ней тоже костюм — только серый кримпленовый, в рубчик, а на груди, из-под жакета, виднеется белая кружевная кофточка, завязанная под горлом такой же тесьмой. Я сразу же догадался кто это, и был очень доволен, что она пришла сюда в своем парадном одеянии — тоже, видать, нарядилась для торжества.

А ему, видно, не по себе стало.

Да, вот, понимаешь, Тамарочка, флакон с одеколоном я уронил.

— Уронил так уронил, — говорит она так, как будто ей очень весело, — но что ж ты ребенка лазить по полу заставляешь! Здравствуй, Валерий, извини, что не смогла тебя встретить, у меня урок был.

— Здравствуйте, — я поднимаюсь с пола и протягиваю ей свою мокрую, пропахшую одеколоном руку, — очень приятно! Только Николай Петрович неправду сказал, флакон разбил я, а он потом подошел, когда я уже собирал…

Ей приходится шагнуть в лужу, но она делает это, не задумываясь, и крепко жмет мою руку. У нее сильная рука.

— Вот мы и познакомились! — она звучно и как-то плавно засмеялась. — Но что ж вы по лужам ходите, вытерли бы сначала! Танюша, тряпку принеси!

Извините, Тамара Михайловна, это я во всем виноват, вечно что-нибудь сломаю…

— Не огорчайся, возраст такой, координация движений нарушается — это скоро пройдет. А теперь уходите отсюда оба, — она сдвинула к локтям рукава жакета, — осколки вон туда, в ведро бросайте, Танюша, помоги мне!

Прибежала Таня, принесла тряпку. Они вдвоем стали протирать пол, а мы вышли на кухню. Вид у него теперь совсем не парадный: рубашка вылезла, галстук съехал набок, да и у них, пожалуй, будет не лучше. Очень хорошо. Церемонии не состоялась.

И все-таки мне пришлось сидеть с ними вместе за столом. Чего тут только не было! Весь стол уставили: какие-то салаты «ассорти, запеканка под яблочным соусом, куриный холодец, жаркое с кисло-сладкой подливой… На эту подливу особенно напирал Николай Петрович, уговаривал меня попробовать, говорил, что я никогда ничего подобного не ел, что это фирменное блюдо Тамары Михайловны, рецепт которого перешел к ней от бабушки.

Она сама, правда, все время останавливала его, говорила, чтоб он оставил человека (то есть меня) в покое, пусть берет сам, что нравится, и вообще «ненавижу, когда за столом говорят о еде, расхваливают то, что подано!» «Да, да, ты права, — говорил он, — больше не буду», но все время подкладывал мне то одно, то другое, говорил тихо: «Попробуй, это очень вкусно!», и руки у него дрожали, мне даже смешно стало. И Таня тоже все время подсовывала мне разные пряности в маленьких тарелочках, так что скоро вокруг меня образовался целый набор всяких блюд, и я не знал, что с ними делать.

Мы с Таней сидели рядом, а Тамара и он — напротив нас, тоже рядом, я все время видел их, и видел» что он смотрит, все ли я кушаю, и от этого у меня все застревало в горле. Приготовлено все было действительно вкусно, но сам он почти не ел, только расхваливал. И смотрел на меня такими глазами, словно ждал от меня чего-то. Может, он ждал, что я тоже хвалить буду?

Наконец я, кажется, попробовал все, из каждой тарелки, выдавил из себя: «Спасибо, я наелся!», и они с Таней убрали все со стола, сразу легче стало. Только торт оставили. Принесли еще конфеты и варенье.

Тут он стал открывать бутылку с шампанским, но никак не мог сладить с проволокой, снять ее, а пробка уже поползла, я видел.

«Ну, думаю, сейчас цирк будет, всех обольет!» А Тамара увидела, что я усмехнулся, прихватила рукой пробку, и та обратно влезла, ей богу! Ей бы диски метать…

Так, вдвоем, они с грехом пополам открыли бутылку, а я вспомнил, как ловко, одним махом, делал это Алик, примем — по заказу: с выстрелом или тихо, и ни одной капли не прольет, и всем точно, до миллиметра, разольет… Вспомнил и мне грустно стало.