— Ой, как интересно, — заверещала моя сестрица. — Взломщик чего?

— А откуда я знаю? Может, замков. С детства, что ни возьму в руки, все ломается.

Они засмеялись. Даже Тамара Михайловна оживилась.

Коля, — она повернулась к нему, — у кого это из писателей: на том свете, где выявлялись истинные способности человека, какой то захудалый сапожник оказался величайшим полководцем?

У Марка Твена, — сказал он, — «Путешествие капитана Стромфильда».

Про сапожника мне понравилось. Только чего они мне свою эрудицию суют?! Ах, какие мы умные, начитанные.

А вы литературу преподаете? — спросил я Тамару.

Нет, Лерочка, я — биолог. Литературу Николай Петрович преподаст.

Ну, конечно. Как же я сразу не догадался. Он же все знает про счастье — что оно такое, и с чем его едят, какой герой положительный, а какой отрицательный. И вообще…

— А вот вы, — говорю я ему, — как вы считаете, нашли свое призвание?

Я сижу напротив него, смотрю ему в глаза. Я даже рот открыл, так мне интересно, что он скажет. И он, конечно, говорит:

— Да, Валерий, мне кажется, нашел. Литература — большая духовная сила, я вижу, как под влиянием этой силы формируются личности, и я счастлив, что способствую этому.

— Вы тем ребятам преподаете, которые в корпусе?

Да, тем ребятам. У нас три корпуса, в первом и во втором ходячие, с некоторыми нарушениями костного аппарата. Они могут гулять, делать зарядку, даже небольшие походы мы с ними совершаем, морские прогулки… А вот в третьем корпусе те, которым надо лежать без движения долго, иногда по два-три года, и литература для них — это выход в мир, через нее они познают жизнь.

А вам не кажется, что они… Что вы… — я искал подходящие слова, чтоб не очень обидеть его. Но он, кажется, понял.

— Говори, не стесняйся.

Ну… Что они потом будут обижаться на вас.

— Почему ты так думаешь?

Потому что в книжках одно, а в жизни другое… Он и вам верят сейчас, а вот выйдут отсюда и…

Я не хотел произносить этого слова, но он сам напросился:

— Говори, я не обижусь.

Ну, вы сами понимаете… Скажут, что вы их обманывали.

Он переменился в лице.

— Ты считаешь, что литература — это ложь?

Я увидел широко раскрытые, испуганные глаза Тани, спокойный, насмешливый взгляд Тамары Михайловны, и это меня еще больше раззадорило.

Что-то вроде… Похоже на правду, а неправда.

— В чем же?

Да во всем. Я тоже раньше верил, а потом перестал, увидел, что все не так. У нас была училка по литературе Вера Александровна, очень хорошо все рассказывала, говорила, что за счастье надо бороться, что только тот достоин счастья, кто борется и побеждает. Приводила разные примеры — Корчагин, Титов, Мересьев. А потом вдруг взяла и отравилась.

— Как отравилась?

Это они все вместе сказали.

А вот так, — говорю, — ее жених бросил, так она выпила каких-то таблеток, целый месяц в больнице лежала. Нам, конечно, сказали, что она консервами, но мыто все знали. Пришла она потом, а ее уже никто не слушает.

Они будто подавились все трое, сидят, не колышутся. А, думаю, получили! Только это еще не все.

Вздохнул он и говорит:

— Да, жизнь, конечно, вещь сложная, ее в прописные истины не втиснешь, всякое бывает. Но почему ты решил, что литература виновата?

— А кто же?

Вот ты говоришь — вам приводили в пример Корчагина, Мересьева… Все верно, вам приводили наиболее достойные примеры. Но ведь в литературе есть и Анна Каренина, и Венька Малышев… Слыхал такие имена?

— Слыхал, — говорю, — но вы мне тогда объясните: она нас учит, что надо брать пример с Корчагина, а сама берет с Анны Карениной? Как же это? Где же ее сила — литературы?

Вижу, они переглядываются, растерялись малость. Ну, думаю, как вы теперь выворачиваться будете? А он вдруг улыбается ласково так, ну, значит, нашел отговорку…

— Сила литературы в ее правде, милый. Ты согласен с тем, что она дает нам разные примеры — и хорошие и плохие, как это в жизни бывает. С этим ты согласен?

— Ну, допустим.

Допустим. А значит, она дает нам возможность размышлять, сопоставлять, делать выводы. Что же касается вашей учительницы… Уверяю тебя, меньше всего она думала об Анне Карениной, когда совершила это, просто не выдержала в какой-то момент, поддалась отчаянию…

— Это хорошо, по-вашему?

Плохо, конечно. Но, понимаешь, если бы все люди поступали только в соответствии с лучшими образцами, на земле давно бы уже воцарился рай.