Отдыхайте! Здоровы будьте! Ваш Виктор Петрович

Сергей Алексеевич! А я сейчас заглянул в свой талмуд, а вы там в списке на собр. сочинений. Или я не отправил Вам первый том с квитанцией? Или Вы имеете замысел поставить на полку аж два четырёхтомника моих?

Ну, поглядите хорошенько! Если у Вас окажется два экземпляра, никому не отдавайте без моей команды.

23 августа 1981 г.

В секретариат! Московской писательской организации.

Дорогие товарищи!

Ко мне обратилась вдова моего покойного друга, замечательного, но, к сожалению, мало известного писателя Константина Воробьева с просьбой помочь ей и семье её с жильём — шесть человек, среди них больная, уже неспособная двигаться мать вдовы, живут на 43 метрах. Формально вроде бы всё в порядке: необходимый метраж — норма его соблюдена. Но здесь же хранится архив покойного писателя, его библиотека и рабочее место, хотя и скромное, а всё же почтенное.

Сейчас вдова покойного писателя работает в ГДР, преподаёт русский язык и, чтоб хоть немного «улучшить» семейное жилище, осталась за границей ещё на год, а когда вернётся — ей, по существу, негде будет жить.

Я очень прошу вас, дорогие товарищи и друзья, помочь семье Воробьёвых, не формально, а по-человечески рассудить моё «послание» и найти возможность хоть как-то помочь Вере Викторовне отделиться от детей с больной матерью. Помогите, пожалуйста!

Не знаю, как вас, а меня не покидает чувство вины перед ушедшим рано фронтовиком, и вполовину не раскрывшим свои творческие возможности Константином Дмитриевичем Воробьёвым, которому и повоевать пришлось тяжело, и в литературу входить того тяжелее — жить в стороне от России и писать о России, и при всей взыскательности к своей работе, мучительном поиске своего слова и стиля, начать печататься широко только после смерти...

Впрочем, что я вам толкую, — писательские и человеческие судьбы неисповедимы. Но я пишу об этом для того, чтобы пробудить сердечность и к памяти писателя, и к его вдове, которая разделила с мужем и партизанскую долю, и послевоенное лихо, и болезни, и потери, и нелёгкий писательский быт, и характер покойного вынесла. Словом, она заслужила право жить нормальной человеческой жизнью хотя бы на старости лет.

Всем желаю здоровья и успешных дел. В. Астафьев

29 августа 1981 г.

(В.В.Воробьевой)

Дорогая Вера!

Мне приходится писать Вам уже в ГДР. Дело в том, что я уже более года как переехал из Вологды на родину, в Сибирь, и письмо Ваше шло долго. Одновременно с этим письмом я написал обращение в Московский секретариат и Лазарю Карелину. Постараемся воззвать к их человечности, и, думаю, что они не формально отнесутся к моей просьбе — в секретариате Московской писательской организации у меня много доброжелательных товарищей и всего несколько недругов.

Очень я рад, что Вы на хорошей работе, и с этой стороны всё у Вас ладится, надеюсь, и с жильём со временем образуется.

Если буду в декабре в столице, непременно Вам позвоню и узнаю, что у Вас и как. Я немного не застал Вас в Москве — 1 сентября мы с Марьей Семеновной летим во Франкфурт на международную книжную ярмарку, затем на Север, с выездным секретариатом, и в Вологду — навестить детей.

В Сибири всё ещё устраиваюсь, но и помаленьку начинаю работать. Осенью надеюсь начать свой роман. О войне. Годы летят, а всё кажется, что главная книга всё ещё не написана, что она впереди. Много времени уходит в никуда, впустую, заедает суета.

Желаю Вам здоровья и разрешения ваших серьёзных проблем и вопросов. Ваш В. Астафьев

4 октября 1981 г.

(В.Я.Курбатову)

Дорогой Валентин!

Мы с Марьей Семёновной поездили. С группой, возглавляемой Сергеем Павловичем Залыгиным, ездили в Петрозаводск, Мурманск поднимать литературу до неслыханных высот, а главным образом пообщаться меж собой и с хорошими людьми. Был Валя Распутин, два Вити — Лихоносов и Потанин. Белов был, Личутин, Володя Гусев и ещё много кого и чего.

После литературных дел из Мурманска полетели в Вологду, повидались с ребятами и внучатами. Они, в общем-то, ничего, хотя до полного благополучия и далеко. Андрейка сошёл с квартиры тестя. Он, тесть, старый большевик, а потому бесстыдник, эгоист и демагог, остаётся один в трёхкомнатной квартире, а целая семья живёт временно, как на вокзале, в чужом углу, и уже заболел мальчик. Мы приехали, а Таня (невестка) с внуком в больнице, и её родимый папа ни разу к ним не наведался. Расстроюсь, говорит, только, для здоровья вредно. Ирина и Витя в порядке. Марья Семёновна помаленьку оклемалась, но, конечно, не до конца, старые хвори дают себя знать — болит нога, грозятся операцией, а какая ей ещё операция при её годах и изношенном в лоскутья сердце?

Я собрал, доделал и сдал в местное издательство книгу «Затесей» [вышла в Красноярском книжном издательстве в 1982 г. — Сост.]. Сто с лишним штук разбил на шесть тетрадей. Книга получилась дерзкая, так что не знаю, что с ней будет. Приближаюсь к концу и со «Зрячим посохом», но работаю всё ещё; урывками и потому за роман не берусь.

Был на книжной ярмарке, но не столько на ней, сколько смотрел и слушал. На ярмарке всего много, а у меня суставы ног сильно заболели, видимо, отложения солей, и ходить я более версты не могу, вот и смотрел на «Мосфильме» «Звездопад», «Агонию», «Прощание с Матёрой». Картины одна лучше другой, но какова будет их экранная судьба — неведомо. Последняя вообще, наверное, ляжет на полку, а картина-то составила бы честь не только нашему, но и мировому киноискусству в лучших его качествах.