Устали. Всё наше поколение, такие на себе тяжести несущее, устало. А главное, ради чего тащили-то? Итог очень плачевный и горький.

А я ведь с писательского съезда угодил и на депутатский, от литературной шпаны переключился на шпану не менее отвратительную, на политиканствующую, которой легко оказалось прикрываться и прикрывать любые авантюрные и даже реакционные решения, — шпана орёт, рубахи дерёт и криво завязанный пуп царапает, совершенно уже никого не слыша и не понимая, для чего и зачем орёт-то?!

У нас дела тоже неважные. На 1992 год местное издательство уже не составляет даже план и не принимает рукописей, приказано сверху самим писателям добывать бумагу, издаваться на свои деньги и самим реализовывать свою продукцию. Провинциальная литература к этому не готова. Хоть и бедно, бледно и малоденежно, но жили, издавались, права качали честным издателям, вели «творческий образ жизни», и вот остались не у дел.

Я-то проживу и доживу свой век. Издают меня много, собрание сочинений выходит, но каково-то остальной лит. братии, особенно молодой? Да, надо объединяться. Поодиночке писатели России погибнут. Сибиряки уже кое-что делают по Урало-Сибирско-Дальневосточному объединению. Выпушен пробный номер газеты «Литературная Сибирь», есть обращение, примерный устав объединения и даже что-то похожее на программу. Я думаю, уральцам, и для начала челябинцам. нужно обратиться через эту газету к сибирякам с призывом об объединении не двух, а трёх регионов России. Я вижу в этом спасение. Нужно для начала провести что-то вроде съезда и выбрать координационный совет, продумать, где брать деньги на бумагу и самоё бумагу для обьединённого крупного издательства или концерна на базе Новосибирского или Иркутского издательства. Словом, надо шевелиться, иначе хана всем и всему. Останется один «Апрель» и апрелевцы-молодцы, поддерживаемые из-за рубежа, да и в стране имеющие длинную руку.

Вот пока и всё, Коля. Если я уработаюсь за месяц до блевотины и нужна будет пауза, может, в марте и прилечу, но твёрдо обещать не могу, очень зависим от текучки и обстоятельств.

Поклон всем челябинцам. Обнимаю, кланяюсь. Виктор Петрович

18 февраля 1991 г.

Красноярск

(А.Ф.Гремицкой)

Дорогая Ася!

Посылаю досылом потерянную «затесь», вставишь по оглавлению в нужную тетрадь.

У нас зафевралило, морозно и очень ветрено. Дома всё пока слава Богу. Полька более недели отсидела дома из-за карантина и сегодня билась с бабкой, чтобы не вставать и в школу не идти. У неё одно по этому поводу мнение: «Зачем она мне, эта школа?» И я вот тоже иногда думаю, зачем? Чё нам эта грамота-то дала? Одни от неё беспокойства.

Ну, все здоровы будьте! Кланяюсь. Виктор Петрович Сегодня, наконец-то, открыл папку с рукописью романа...

24 февраля 1991 г.

(В.Болохову)

Дорогой Володя!

Я так и думал, что ты постараешься не понять моего письма и слово «антилитература» воспримешь без кавычек, но втайне надеялся, что ты уже приблизился к профессиональному отношению к литературе, когда не комплименты ценятся, а нечто более нужное и необходимое. Тем более что, и пояснил подтекст своего письма, говоря, что «антижизнь» и должна рождать «антилитературу». Более того, я вот и сам понял, что ныне делаю тоже «антилитературу», и какое-то время она будет царить в российской словесности, хорошо, если какое-то время, хорошо, если великая культура прошлого выдержит её накат, а будущая жизнь будет так здорова и сильна, что устоит перед её страшной разрушительной мощью, хотя действительность наша не вселяет в это уверенности.

Не надо меня звать «мэтром» — я это тоже проходил, и людей с воспалённым самолюбием видел в нашей литературе не меньше, чем ты зэков по тюремным нарам. И рекомендацию не могу дать, потому что мой самоотвод не подействовал, и я остался секретарём Союза, а секретарь не имеет права давать рекомендации. Во всяком разе, так было.

Сейчас я вплотную влез в роман, сменил номер телефона и, пользуясь тем, что он не трезвонит, до весны постараюсь сделать первую книгу, и ты хотя бы поэтому рукописей мне не присылай — ворох рукописей останется на лето.

Будь здоров. Пиши — это главное в жизни литератора. Кланяюсь. Виктор Петрович

2 марта 1991 г.

(Л.С.Черепанову)

Дорогой Лев Степанович! Получил Ваше письмо и копию статьи и хотел бы поговорить с кем-то из власть имущих, но тут заболел и не дошёл до них.

Тем временем пришёл «Красноярский рабочий», где снова статья о бедствиях Агафьи [о семье староверов Лыковых, живших отшельниками в тайге. — Сост.]. Что говорить, судьба этой женщины трудная и, может, исключительная, но сколько я знаю людей и семей таких несчастных, таких заброшенных и властями забытых, что оторопь берёт, бессилие охватывает, и никто-никто о них не печётся, даже не пытается им помочь, а тут шумиха, хлопоты, газетные дискуссии и перепалки.

Ах, как мы, русские, любим шумиху там, где должно быть тихо. Даже милосердие превратили в телешоу и рвут друг у друга доброхоты микрофон, чтобы похвалить себя за десятку, внесённую в помощь, даже не зная кому.

Извините меня, Лев Степанович, помогать людям надо, тем более женщине, мыкающейся в тайге, но гам и шум вокруг этого поднимать не следует, помня о том, что в родном Отечестве миллионы несчастных, заброшенных сограждан, и все они ждут помощи, сердечного отношения, надеясь, что слово «милосердие» — не рекламная агитка и не предмет для спекуляции и газетного бума.

Желаю Вам доброго здоровья. Кланяюсь. Виктор Астафьев

13 марта 1991 г.

Красноярск

(В.Я.Курбатову)

Дорогой Валентин!

Вчера ко мне пришёл первый том собрания сочинений! Дожил, сподобился! Слава Господу, что он так щедр и милостив ко мне. Ну, а молодогвардейцам, прежде всего Асе Гремицкой, наивечнейшее моё спасибо за уважение и внимание ко мне, к моей скромной работе. Прежде всего, конечно, Ася молодец, изо всех своих сил старается и радеет за меня.