Шрифт:
– Мне тоже так кажется. Но я тебя прощаю, – добавила я.
– Спасибо, – Андрей шагнул к двери подъезда.
На третьем этаже мы остановились. Я посмотрела на железную добротную дверь с бумажной ленточкой и печатью. Мельников сорвал ее и достал из кармана ключ. Дверь с шикарной ручкой под золото бесшумно поехала в глубь коридора.
Кровь была повсюду – на полу, на оливкового цвета обоях на стене, на тумбе с зеркалом. Черная, засохшая… И кое-где мозговое вещество. Запах стоял еще тот! Я поспешно достала из кармана платок.
– Вот прямо тут ее и закололи, – сказал Андрей и перешагнул через засохшую кровь на полу, на котором были обведены мелом очертания трупа.
– Я, представь себе, догадалась.
– Никаких отпечатков так и не нашли, нигде! Представляешь? Я имею в виду, отпечатки посторонних людей.
– А чьи нашли?
– Отпечатки Романа и, разумеется, потерпевшей.
– Похоже, кроме этих двоих, здесь никто не бывал. Как она вообще жила – ума не приложу! Ни родни, ни друзей…
– Кажется, даже знакомых у нее не было.
Я осматривала квартиру Ахолии Ивановны. Мельников ходил за мной следом, со скучающим видом бросая взгляды на мебель.
– А ты обратил внимание, что хозяйка не очень давно сделала евроремонт? – спросила я.
– Обратил, – кивнул Андрей, – еще в прошлый раз.
– Ну, и как?
– Мне нравится. Красиво!
– Я не о том, – я еще раз окинула взглядом бежевого цвета обои в комнате, которая служила хозяйке залом. – Заметь: ремонт довольно дорогостоящий. Вон – потолки из гипсокартона, точечные светильники по всему периметру, двери из натурального дерева, паркет…
Я пошла на кухню, Андрей поплелся за мной следом.
– А здесь у нас что?
– Здесь у нас Ахолия Ивановна изволили обедать-с. Да-с! – язвительно выдал мой друг.
– О-о… всюду – кафель, всюду – кафель… Кухонный гарнитур – новый, а какой большой! Кажется, это Италия… Холодильник – тысяч двадцать пять стоит, не меньше, и такой огромный! Интересно, зачем одной маленькой старушке такой большой навороченный холодильник?
– Может, она в нем спала, чтобы дольше не состариться?
Я открыла дверь навороченного агрегата.
– Ого! Икра… мидии… кальмары… осетрина… даже коньяк! Да, бабуля наша, похоже, была большим гурманом. А вот этот сыр знаешь сколько стоит, Андрюша?! Я такой покупаю, только когда удается хорошо заработать или получить щедрые чаевые.
– Я давно понял, что погибшая была подпольной миллионершей, – кивнул Андрей, – как гражданин Корейко.
– Я так понимаю, что все это было нажито непосильным трудом, – не удержалась я от усмешки. – А вот интересно, откуда на нее свалилось такое счастье?
Я положила обратно в холодильник банку красной икры.
– Этого я пока не выяснил, – пожал плечами Мельников, садясь на большой деревянный стул с подлокотниками, больше похожий на кресло.
Он положил руки на стол, на котором стояли чашки и заварничек из китайского фарфора. В хрустальной вазочке на тонкой ножке красовались необычные большие конфеты в золотой обертке.
– Да, красиво жить не запретишь, – вздохнул мой друг, беря одну из них. – И почему я не ее родственник? Глядишь, и мне перепало бы хоть что-нибудь от щедрот Ахолии Ивановны.
– Угу, мечтать не вредно… Слушай, Андрюша, – сказала я, подходя к столу, – считаю, что нам надо немедленно выяснить, откуда у бабули все это великолепие.
– Этого и выяснять не стоит, – усмехнулся Мельников, – все – из магазина!
Он подошел к кухонному шкафчику, открыл его, извлек на свет божий мусорное ведро, а из него – какую-то бумажку.
– Вот чек из супермаркета, – сказал он, протягивая мне находку, – на сумму – ни много ни мало – восемь тысяч…
– А деньги откуда? Чтобы покупать в магазине такие продукты, надо иметь министерскую пенсию.
– Согласен, – кивнул Андрей, повертев бумажку в руках и бросив ее обратно в мусорное ведро.
– И вот когда мы выясним, откуда у Ахолии Ивановны деньги, тогда мы и поймем, кто преступник, – заключила я.
– Думаешь? – с сомнением спросил мой друг.
Я уверенно кивнула.
– Ну, мать, ты даешь!.. Впрочем, я не против, давай выясним, – согласился Мельников. – И как будем выяснять?
– Я еще не всех родственников опросила.
– Ничего тебе это не даст, – покачал головой Андрей, – поверь мне. Я-то давно со всеми поговорил, – никто не знает, откуда у нее деньги. Она же ни с кем не делилась, отшельницей была наша бабуля.