На следующий день Аллен, Питер и Грегори в машине своего друга отправились навестить Селина, но оказалось, что он болен и лежит в больнице, так что они просто поглядели на железяки, торчащие из клумб на заброшенной лужайке. Больше они не виделись с Селином, потому что он умер в том же году. В другие дни они все курили и шли смотреть на дымчатые стекла Нотр-Дам и Сен-Шапель и с грустью вспоминали о своем первом посещении Парижа. Гинзберг с большим трепетом воспринял возвращение в город. В своем дневнике он писал: «Лежу голый в постели в доме номер 9 по Жи-ле-Кер, вижу в окошке знакомые дымчатые стекла парижских домов, за углом шумят машины, мчащиеся по вымощенной булыжником мостовой к Сене».

Седьмого апреля Аллен получил из Танжера письмо от Билла: «Прости, что не встретил вас в Париже, но мне уже давно было пора уезжать… Надеюсь, ты развлекаешься в Париже, напиши мне, что собираешься делать. С любовью, Билл». Его письмо не оставляло ощущение того, что человеку, который написал его, плохо, и в нем не было ни слова о том, что он не хочет их видеть. Аллен подумал, что это все выдумки Брайона, и решил общаться с ним с крайней осторожностью. Аллен написал Биллу о том, что его насторожили разговоры Брайона о «психических силах», и том, что он видит себя Хассаном ибн Саббахом, и поинтересовался, действительно ли Билл не хочет с ним встречаться. В ответ Билл написал: «Мне не кажется, что Брайон излишне верит в мистику. Хотя все романисты, которые хоть что-нибудь да значат, это своего рода психологические ассасины… Нет, Аллен, конечно же, я хочу с тобой встретиться, но сначала я хотел, чтобы ты встретился с Брайоном… Приезжай в любое время». Аллен вздохнул свободно и стал развлекаться в Париже с гораздо большим удовольствием.

«Битническая» постановка Джека Гелбера «Связь» о музыканте– джанки, игравшем джаз, шла в Живом театре в Нью-Йорке. Она пользовалась успехом, и режиссер Ширли Кларк решила снять по ней фильм. Кларк и ее команда находились в Париже, они ехали на юг Франции, ее фильм был заявлен в программу Каннского кинофестиваля. Аллен, Грегори и Питер были знакомы с ними еще по барам в Сан-Ремо и по другим забегаловкам в Нижнем Манхэттене. В общем, они находили, что, несмотря на то что они отплыли из Нью-Йорка к заморским берегам, компания не сильно изменилась, это был тот же Манхэттен. В городе тогда находился даже приятель Аллена, знаменитый пианист Телониус Монк, который пригласил их на свой концерт в «Олимпию», где он должен был играть. В Париже было много наркотиков, публика в зале была сильно под кайфом.

Хотя Билла не было в Париже, Аллен по-прежнему чувствовал, что он отвечает за его рукописи, и, несмотря на свое настороженное отношение к Брайону, быстро включился в работу по изданию новой книги Билла «Мягкая машина». Он перепечатывал и составлял главы из кусков одного длинного, не разбитого на главы текста. До того как появился Аллен, Брайон уже пытался, правда безуспешно, придать рукописи печатный вид, но тут приехал Аллен и с радостью стал помогать ему. Кстати, они вместе были неплохой командой. Брайон был рядом, когда создавалась книга, так что он знал содержание большинства страниц и соотношение отрывков друг с другом, а Аллен гораздо лучше разбирался в литературе и в деле издания и редактирования книг. Вместе они создали рукопись, с которой можно было работать. Брайон нарисовал обложку, а Аллен написал вступительную статью. Сделав все это, они отправили рукопись Морису Жиродиасу. В конце апреля они уже вносили правку и делали корректуру. Аллен писал своему другу Тэду Виленцу, хозяину книжного магазина на Восьмой улице в Нью-Йорке, что это «очень странная книга, в которой видно дальнейшее развитие автора». Однако Аллен не считал эту книгу сравнимой с «Голым ланчем», в основном потому, что не принимал «разрезки», которые, с его точки зрения, просто испортили неповторимый стиль Билла. Его сомнения видны из его вступления к книге, в котором он говорит, что ему кажется, что применять метод «разрезок» может только очень хороший писатель и использовать он должен только хороший материал. Он был твердо уверен в том, что автор должен резать только свои тексты:

Жиродиас выпустил «Мягкую машину» в июне 1961 г., и хотя Билла в городе не было, в книжном магазинчике Гаи Фроже состоялся банкет в честь ее выхода.

В апреле в отель приехал Жан-Жак Лебель, которого буквально распирало от жажды деятельности. Он сумел украсть копию легендарной записи Антонена Арто «Pour en finir avec le jugement de Dieu». (Обычно название переводят как «Не слушать слова Господа» – сам Арто, как правило, произносил слово «господа» тише, чтобы показать свое презрение к массовой религии.) В 1947 г., незадолго до своей смерти, Арто заключил с госрадио Франции контракт, по которому он должен был написать для него аудиоспектакль. Продюсером стал Роджер Блин, а роли исполнили Мария Казарес и сам Арто. Спектакль Арто был настолько груб, неформатен и неполиткорректен, что запись запретили и впервые поставили только после революции 1968 г. Жан-Жак рассказывал, как ему удалось заполучить копию: «У меня была подружка, которая работала на Радио Франции, и мы пошли в архивы. Там был отдел, где хранились произведения, запрещенные к трансляции, но мы заполучили ключ и вторглись туда. Это была не магнитофонная запись, это была виниловая пластинка, все архивы Радио Франции хранились на больших пластинках». Подружка Жан-Жака сделала копию, и послушать ее в свою квартиру на Монмартре Жан-Жак позвал Аллена, Питера, Брайона, Гарольда Норса и еще нескольких человек.

«Мы пришли ко мне домой, а я понятия не имел, как пользоваться магнитофоном. Я одолжил старый немецкий “Грюндиг”, он был похож на чемодан, а все подписи под кнопками были сделаны на немецком, которого я не знал. Хотя мы все равно так укурились гашишем, что уже не понимали, зачем мы там все собрались. Мы сидели на полу, и тут Аллен сказал: “А чего мы ждем? Запускай!” Я никогда не слышал эту запись, да и никто не слышал. Мы словно собирались слушать Рембо или Уолта Уитмена, представляете? Мы сейчас услышим настоящий голос великого Арто. Пришли Аллен, Питер, Грегори и Гарольд Норс» (по воспоминаниям Жан-Жака).

Жан-Жак перемотал пленку и нажал на «Старт». Говорили, что специально для этой пьесы Арто изобрел новый язык, но никто из нас не ожидал услышать то, что мы услышали: «Айсшл дклайш ьсмкайл дэкдждлай…» Минут двадцать мы просто сидели и внимали проповеди Арто, в которой мы не понимали ни слова. Рассказывает Жан-Жак: «Тут Аллен сказал: “Фу! Да этот парень изобрел новый язык с новыми правилами грамматики. Он звучит так, будто пришел с другой планеты, возможно, это веками хранилось в сознании людей, а они сами об этом и не подозревали”. У нас был косяк, но мы забыли передавать его, это был триумф языка над всеми остальными языками, это был всеобщий язык. Тишина. Даже Грегори прекратил рыгать, он был глубоко тронут. Это был один из тех моментов, которые запоминаются на всю жизнь. У нас всех перехватило дух. Тут Грегори сказал: “Мне надо отлить”, – встал и пошел писать. Аллен предложил: “А давайте послушаем снова”, – ну да, Аллен, как обычно, был собранным и серьезным. И тут мы поняли, что слушали запись задом наперед. Я понятия не имел, как работает эта чертова штука. Девушка, которая дала мне запись, не предупредила, так что я ничего не знал. Словом, мы поставили ее и услышали голос Арто, какие-то части в пьесе были придуманы, но были и настоящие, такие, где ты слышал настоящие слова и предложения. Звук в обеих версиях был очень высоким, это напоминало тибетские молитвы. Когда ты слышишь тибетские молитвы, ты не понимаешь слова, но понимаешь смысл. Он входит в тебя. Здесь было то же самое. И мы внимательно слушали еще раз, и еще, и еще, и пытались перевести некоторые отрывки».