«О Господи!..»

Светлый ум? Иногда мне кажется, ум есть, но далеко не светлый. А иногда кажется, что и ума нет, и что успехов в своем бизнесе он добился лишь благодаря настойчивости, изворотливости и тому, что оказался в нужное время в нужном месте, иными словами — счастливо попал в струю.

Благородное сердце? Разве, имея благородное сердце, пойдешь по театру выспрашивать про интересующую тебя девицу — не вредная ли она, не истеричка ли, не больная ли, не спит ли со всеми подряд...

Начищенные до блеска сапоги? О, я давно заметила! Обувь Кандидата всегда оставляет желать лучшего. Несмотря на все его миллионы. В одежде Кандидат неопрятен. Не умеет он носить одежду, обувь. Костюм его вечно лоснится на коленях, локтях и возле карманов, галстук почти всегда сбит набок; на плечах и спине — перхоть. Носки туфель, как правило, оцарапаны; запятники — смяты; шнурки часто бывают развязаны или вообще оборваны — Кандидат практически не способен нагнуться, чтобы завязать шнурки; живот мешает; я называю это «шнурочной болезнью», — поэтому он предпочитает туфли без шнурков, а придя к кому-нибудь в гости, норовит не разуваться.

«Какая уж тут любовь! Ни в одни ворота: ни в ум, ни в сердце, ни в шнурки».

Но мы, кажется, подъезжаем.

«А я по-прежнему так ничего и не решила. Быть может, и вообще не решу, займу выжидательную позицию. Сколько это взвешенное состояние вообще может длиться? Моя нерешительность — именно она — не есть ли для Кандидата надежда?»

Кандидат нацеливается припарковаться ближе к подъезду. Как раз отъезжает какой-то серый «форд», и освобождается место. Однако откуда ни возьмись выруливает ловкий «жигуленок» и опережает нас.

Кандидат разочарован, ударяет пухлым кулаком по рулю, сворачивает за угол здания. Пришептывает что-то, бубнит себе под нос. Я думаю, он бранится на того энергичного «жигуленка», и не особенно прислушиваюсь.

Но он вдруг говорит громко:

— Люба, сколько уже можно! Выходи за меня замуж! Остонадоело ведь... таскаться по этим концертам, презентациям! Ей-богу, хочется покоя.

— Вот ты опять! — я отворачиваюсь к окну. — Мы же договаривались вчера.

Он припарковывается наконец в самом неудачном месте — возле какого-то мусорного ящика. Я быстро задраиваю окно, спасаясь от тяжелого духа.

Через минуту продолжаю:

— И потом ты что же... полагаешь, после замужества мне не понадобятся концерты, выходы? Не понадобится общение с интересными людьми? Ты заблуждаешься, думая, что я сяду возле самовара и буду блюсти чей-то покой... что я позволю похоронить себя в быту.

Он нервно барабанит пальцами по рулю.

Потом изрекает:

— Это восьмая казнь египетская... обхаживать строптивую девицу.

— Ну, знаешь! — я распахиваю дверцу.

Кандидат хватает меня за руку:

— Извини! Вырвалось! Но ты и меня пойми: никаких же нервов не хватит — вот так вот день за днем, день за днем, на пионерском расстоянии.

— Что же ты хотел, голубчик? — удивляюсь я. — Ты же сам меня выбирал, ты же сам обо мне все выспрашивал. Если тебе нужна девушка, чтобы сразу уложить ее в постель, тогда ты обратился не по адресу.

«Какую все-таки чушь я несу!»

— Ну, хорошо! — вздыхает он. — Давай по-другому. Скажи, сколько тебе еще потребуется времени на размышления. Конкретно. День, два, неделю, месяц?

— Quantum satis.

— Что?

— Сколько нужно, говорю. Это — по латыни.

— Ах, я и забыл! Ты же без пяти минут доктор. — Он смотрит на меня внимательно и очень серьезно; он как будто никогда еще на меня так не смотрел. Верно, что-то меняет в тактике. — Ладно, не буду давить. Ты не тот человек. Даю тебе еще неделю срока. А потом...

— А потом?

— А потом — посмотрим. — Кандидат избегает нового обострения ситуации.

Так, переругиваясь, мы выходим из машины. Я иду к подъезду чуть впереди. Мне неловко идти рядом с этим толстым, очень толстым человеком; тем более нет никакого желания идти с ним под ручку. Я, наверное, плохо поступаю, что мучаю его, но иначе у меня не выходит — я не испытываю к Кандидату никаких теплых чувств. Да и он разве не мучает меня все время — неотступностью своей, прилипчивостью, занудством?