Наконец склоняюсь над сбитым человеком. Ожидаю увидеть лужу крови. Однако, слава Богу, крови нет! Хотя это еще ничего не означает. Смертельные травмы могут быть и бескровными. Не могу склониться низко — чтобы послушать дыхание, — вечернее платье, плотно обтягивающее бедра, не дает мне сделать это. Тогда, оглядевшись по сторонам, я подтягиваю подол платья повыше и становлюсь перед лежащим человеком на колени. Склоняюсь ухом к его лицу...

Есть дыхание! Боже мой! Какое великое счастье, что человек этот жив! Это было бы выше моих сил — быть причастной еще и к его смерти.

Слезы радости бегут у меня по щекам. Я готова расцеловать этого человека за то, что он остался жив. Но тут до меня доходит, что он без сознания все же и этому его состоянию должны быть свои причины — например, сильная травма мозга... А что же еще! Бедный прохожий! Может ведь статься, что это последние минуты его жизни... У меня темнеет в глазах от этой страшной мысли.

Я начинаю ощупывать несчастного. Сначала голову, потом — шею; провожу рукой ниже по позвоночнику. Ни ран, ни смещений позвонков не обнаруживаю. Нащупываю на запястье пульс. Пульс ровный — может, только несколько замедленный. Не нахожу и переломов. Главное — ребра! Ребра целы... Руки, ноги — все в порядке.

Припоминаю: мы ударили его в левое бедро, когда он собирался переходить улицу... Кстати в установленном для перехода месте. Вон и «зебра» светлеет в темноте... Я еще раз с пристрастием ощупываю левое бедро пострадавшего. Ткани на ощупь плотнее обычного, но кость, к счастью, цела. Обширный ушиб — не более! Тазобедренный сустав — в норме. Даже вывиха нет. Вероятно, у человека — обморок...

«А может, он пьян?»

Опять склоняюсь к его лицу, принюхиваюсь. Нет, ничем таким не пахнет... Скорее пахнет «тик-таком» или чем-то в этом роде — приятным. Приходят в голову мысли о том, что опьянение может быть не только алкогольным, но и наркотическим. В совершенно ясном сознании под колеса же не полезешь! Но тут я вспоминаю, как быстро гнал машину Кандидат... и как неслышно работал двигатель.

Для вящей уверенности еще раз ощупываю левое бедро мужчины. И в этот момент он стонет — видимо, от боли; ушиб дает себя знать.

Я привстаю с колен. Замечаю, что они болят у меня — глубоко в кожу через чулки впились песчинки. Теперь я знаю, что чувствуют дети, которых чересчур строгие родители за шалости ставят на гречневую крупу коленями.

Но я и мои ощущения — сейчас дело десятое.

Пытаюсь за плечи приподнять пострадавшего, привести его в чувство. Успокаиваю.

Возможно, успокаиваю я больше саму себя, чем его:

— Все будет хорошо! Это только обморок! Жить будем...

«Мне бы помог кто-нибудь! — я оглядываю пустынную в этот час улицу, тусклые фонари. — Ну Кандидат! Ну трус! Как резво смылся! Разве не подлец?»

Стараюсь растормошить мужчину:

— Очнитесь! Очнитесь же!..

Я все-таки приподнимаю его за плечи. Голова его запрокидывается назад, дыхание вырывается с хрипом. Хрип этот пугает меня. Я плачу от страха и бессилия. Я поддерживаю пострадавшему голову, как поддерживают голову новорожденному. Потом присаживаюсь на корточки, думая о том, что платье мое вот-вот разойдется по шву.

Осторожно опускаю голову мужчины себе на бедро. Он дышит ровно, но все еще не приходит в себя.

Сижу так некоторое время. Жду чего-то. Не отдавая себе отчета — чего именно? Помощи, наверное. Конечно, помощи. Когда-нибудь кто-то пройдет по тротуару. Я попрошу позвонить в травматологию... Или проедет по проулку автомобиль. Я попрошу отвезти нас... нас... с этим человеком в ближайшую клинику.

«Сейчас бы капельку нашатырного спирта...»

Вдруг слышу: действительно урчит тихонько мотор. Приближается какая-то машина. Вот свет фар вырывается из-за поворота. Этот свет ослепляет меня. Машина останавливается рядом, негромко хлопает дверца. Я, на некоторое время ослепленная, не вижу вышедшего к нам водителя. Понимаю только, что он растерянно топчется рядом. Наконец вижу ноги его в свете подфарников, вижу знакомые туфли с оборванными шнурками...

Вот слышу и голос его очаровательный, немного гнусавый:

— Люба, извини! Я просто испугался... и не мудрено... Но я же вернулся... Ты же видишь меня! Вот он я... Чего ты молчишь, Люба? Он что... умер?..

Голос осекся.

Теперь я хорошо вижу Кандидата. Он бледен, как смерть. Он медленно пятится к машине...

«Сейчас точно укатит! И на этот раз — совсем!»

Я говорю:

— Успокойся! Он жив... Обморок.

— Жив... — облегченно выдыхает Кандидат и перестает пятиться. — Ну конечно, жив!