Шрифт:
В фильме должна была прозвучать песня — от лица главного героя, московского интеллигента, кандидата никому-не-нужных наук. Я вычислила Андрея Макаревича — не просто как автора песни, но и как соавтора роли. Переговоры с ним провел Леня Ярмольник. Он же потом и спел эту песню в фильме.
…А над городом живет Бог. Сорок тысяч лет и все — сам. И конечно, если б Он мог, Он бы нас с тобой отдал нам. ………………………………….. Но сойдет с Его лица тень, И увидит Он, что я прав. И подарит нам один день В нарушенье всех своих прав…Услышав ее, Эмиль сказал:
— Нам с вами повезло, госпожа Сурикова. Есть шанс сделать серьезную комедию. Если мы чего не доскажем картиной, Макаревич дотянет песней…
Иру, Ирочку Селезневу, исполнительницу главной роли, я вычислила теоретически. Ведь героиня была иностранкой с русскими корнями. А Ира жила в Израиле, куда уехала вместе с тогдашним мужем, певцом и композитором Максимом Леонидовым. («То ли мальчик, а то ли виденье…»)
Я разыскала Максима в Москве. Спросила с наивностью продавщицы из овощного:
— А Ира красивая?
— По-моему, очень.
— А по-итальянски она, случайно, не говорит?
— Если надо — заговорит хоть по-китайски. За неделю.
Я Иру видела только в картине Михаила Швейцера. Она снялась в «Крейцеровой сонате», будучи еще студенткой ЛГИТМиКа. Роль ее в этой картине не вызвала у меня восторга. Но кандидатуру Селезневой поддержала Люба Горина, редактор почти всех моих картин. Она видела ее в израильском театре в спектакле по пьесе Гриши Горина.
Уехав в Израиль, Ира за один год выучила иврит. Стала играть и сниматься. Совершенно русская актриса стала израильской звездой.
Витя Шендерович рассказывал, как однажды в Израиле вместе с поэтом Игорем Губерманом они ехали с какого-то концерта.
Сильно подвыпившие. Их остановил полицейский за превышение скорости. А потом, обнаружив, что водитель Губерман еще и пьян, отобрал права и стал выписывать огромный штраф.
Мимо проезжали Ира и Максим (с того же концерта). Они остановились, вступились за земляков.
Полицейский тут же узнал Селезневу, растаял и вернул Губерману права:
— Езжайте тихо, осторожно.
Словно на иврите говорил наш гаишник.
Ира приехала в Москву на первую «пробную» встречу…
Она привезла с собой свою улыбку, талант и прелестный характер. Все это пошло в дело. Она стала итальянкой Лучаной.
Как ни пытались ее «испортить» мои коллеги — ничего не выходило.
Оператор Володя Нахабцев шутя подначивал Иру:
— Ну прояви характер! Ну топни ногой! Ну устрой скандал! Ты же главная героиня! Ты — примадонна! Ты должна капризничать, требовать, раздражать!
Лишь однажды, уже на озвучании, Ире удалось изобразить недовольство. Озвучивалась ее парная сцена с Табаковым. Олег Павлович записал ее раньше, и Ира работала одна.
— Ну почему? — спросила Ира капризно. — Почему одна?! Ведь вдвоем интереснее! И получается точнее.
— Вы правы, Ирочка. Но у Табакова — операция на связках. Извините.
— Это вы меня извините, — смутилась Ира.
…В школьные годы Ира была чемпионкой по плаванию. В душе она по-прежнему чемпионка. Ей много дано. Но она не станет топить окружающих, чтобы доплыть первой. Всегда протянет руку и поможет…
Леня Ярмольник до этого снимался у меня только в ярко-комедийных ролях. Теперь я решила попробовать его в ином качестве — сделать героем лирическим. Открыть нового Ярмольника. Тем более что он давно не появлялся в кино.
Но мне предстояло преодолеть сопротивление некоторых коллег и, теперь уже можно признаться, Первоисточника… Со времени нашей последней картины Ярмольник стал шоу-бизнесменом. Организовал на телевидении свою развлекательную передачу, которая нравилась далеко не всем.
А киношники вообще перестали воспринимать Леню как своего актера. Тогда еще считалось зазорным для художника участвовать в откровенно коммерческих мероприятиях.
…Миша Козаков рассказывал, как однажды в Израиле он снялся для рекламы какого-то банка. За большие деньги, которые тогда ему, приехавшему жить в чужую страну, очень были нужны. Потом забыл об этой съемке.
— И вот, — говорит, — иду как-то на репетицию в свой театр. И — о ужас! — на каждой стенке вижу мое вдохновенно-идиотское лицо. Я рекламирую банк! Боже, как я войду в театр? В храм! В святыню!! Но делать нечего. Вхожу. Меня хлопают по плечу. Поздравляют. «О’кэй! Твое лицо хорошо смотрится. Это большой успех! Молодец!»