А за мной — одна Липа… Хорошо, что развеселая семья плотогонов увезла Тамару…

О нем, о Константине, я вспоминать перестала. До рождения Ниночки, оставаясь одна, я о нем думала. Мысли были какие-то расплывчатые, неуловимые. Хочу о чем-нибудь вспомнить, а сама даже лица его ясно представить не могу — одни только сросшиеся брови…

Да как я могла тогда? Пожалела? В его искренность поверила. Говорят, «наваждение». Выдумали это слово, чтобы себя оправдывать, глупость хоть чем-нибудь прикрыть. И не только глупость, а еще бесчестность. Как я могла без любви? Я же не любила его. Да разве можно его любить…

После рождения Ниночки я о нем как будто забыла. Он, слава богу, не знал, где я живу, а разыскивать меня ему ни к чему. Я это совершенно отчетливо понимала. А у меня было столько новых хлопот! Кормить по часам — Липа мне свой будильник подарила, покормишь и заведи на следующее кормление; пеленки, распашонки стирать, сушить и горячим утюгом проглаживать; комнату прибрать, обед приготовить. И еще дело появилось. Молока у меня много было. Я сначала его выливала. Липа узнала и страшно рассердилась:

— Разве можно? Ты знаешь, как некоторые несчастные матери мучаются? Каждой малюсенькой бутылочке рады-радешеньки.

Стала ко мне приходить няня из детской консультации, забирать мою «продукцию».

Соседи укладывались рано. Владимир Николаевич до конца последних известий досиживал, а Липа с Ирочкой засыпали еще раньше. Наступала в нашей квартире тишина, и вот тогда меня охватывала тоска! Хорошо еще, полбеды, если я поплачу в подушку, чтобы соседи не услышали. А как не плачется? И время, кажется, остановилось. Гляну на будильник — одиннадцать. Думаю, прошло не меньше часа, посмотрю — всего пять минут двенадцатого.

И не выходит из головы Коля. Его ясно видела — лицо, таксе родное, глаза. Голос его слышала, так близко, что даже испугалась — не галлюцинация ли?

Чаще всего вспоминала, как мы с ним впервые встретились,

…Люська Сухарева познакомилась на катке «Динамо» с чехом из МГУ. Он попросил ее на другой день вечером прийти к Центральному телеграфу. Место в Москве известное — десять тысяч свиданий в день. Только колоннада Большого театра может соперничать с телеграфом, а теперь кинотеатр «Россия». Люське и хочется и страшновато немного — не свой парень с часового завода. Хотя и братская страна Чехословакия, а все же иностранец. Позвала она нас с собой.

Не успели мы свою наблюдательную позицию около газетного киоска освоить, как чех подошел и представился:

— Я есть Иржи Бруннер… Ваша товарка Люся мне сказала, что мы, то есть вы, с удовольствием пойдем в кино…

В прошлом году весной Люська приезжала в Москву погостить. И все время тараторила:

— Мой Иржи, мой Иржи… У нас в Праге…

В кино «Москва» я увидела Колю. Леночка Шапошникова шепнула:

— Что это он с тебя глаза не сводит? Как на музейный экспонат смотрит.

— Кто?

— Синий…

— Не вижу никакого синего.

— А ты посмотри, какие глаза, совсем синие. Отвернулся. Ничего, повернется.

Он на самом деле повернулся.

Тут начали в зал пускать. И на лестнице мы почти столкнулись. Он сказал:

— Извините…

Ленка прыснула и ответила:

— Пожалуйста, ради бога…

Я ее за рукав дернула, а то она могла такое наговорить;

От судьбы, видно, не уйдешь. Иржи себе и Люське билеты заблаговременно купил. А мне с Ленкой по своему аспирантскому удостоверению выклянчал у администратора на предпоследний ряд. Сзади оказались этот синеглазый с товарищем. В кино они себя хорошо вели: не приставали, не заговаривали, хотя мне очень хотелось, чтобы он что-нибудь спросил, пошутил.

Мы с Ленкой раньше всех на улицу выбежали и стали Люську с Иржи ждать. А на улице снег шел — тихий, большими хлопьями. Коля с товарищем мимо прошли, и не Коля, а приятель сказал:

— Снегурочки! Вы случайно не деда-мороза поджидаете? Он в парикмахерской, бреется.

Ленка его обрезала:

— Остряк-самоучка. Вам бы в цирк, Олегу Попову ботинки шнуровать.

Он в нас снежком бросил. Ленка в него. Потом Коля не выдержал — и в меня. Я в него…

И снег нам был нипочем — часа два ходили по Садовому кольцу: дойдем до Смоленской, повернем — и до Маяковской. И все время шел снег.

Снег, снег… Спасибо тебе, снег!..

Коля разыскал меня в январе. И тоже шел снег.

Было воскресенье. Позвонили. Я сидела у Лины. Владимир Николаевич открыл. Слышу, спрашивает:

— Надежда Яковлевна дома?

Владимир Николаевич принял его за Константина. А для такого случая он получил от Лины самую точную инструкцию.

— Какая Надежда Яковлевна?

— Потапова…

— Здесь такой нет. Не живет.

— А мне справку дали — живет.

— Ну и звоните к этой самой справке.