Шрифт:
И Владимир Николаевич хлопнул дверью. Снова настойчивый звонок.
— У меня справка. Живет.
— Вам же сказали, гражданин! Не живет. Жила. А теперь не живет. Уехала.
— Куда?
— Не сказала.
— Правда, уехала?
— Гражданин, вам же сказали!
Снова хлопнула дверь. Владимир Николаевич щелкнул замком, а у меня сердце: тук-тук, тук-тук — часто-часто, того и гляди остановится…
Я к окну. Вижу, Коля бумажку рассматривает, на номер нашего дома смотрит. Постоял и пошел к автобусной остановке.
А я стою у окна. Стою и смотрю, как он уходит…
ЧТО-ТО ТУТ НЕ ТАК…
Чем можно измерить телефонные разговоры? Минутами? Секундами? Вообще временем? Нет, нельзя. Тут нужно другое измерение — не временем, а объемом мыслей, чувств, беспокойства, радости, гнева, печали, — всем, что приносит в разум, в сердце такой привычный черный предмет из пластмассы.
Я много раз пыталась подсчитать, сколько раз в день звонят мне и сколько я сама хватаюсь за трубку — иногда с надеждой, иногда с расстройством. Пыталась, но так и не сумела. Счет обычно доходил, самое большое, до пяти-шести, затем я не то чтобы сбивалась, просто было не до подсчета — властно захватывал обычный, рядовой день. И вообще, кому нужен этот подсчет? Жизнь так устроена, в ней существуют телефонные звонки. Пусть звонят… Оттого, что я их однажды подсчитаю, их меньше не будет. Да и надо ли, чтобы их стало меньше?
Но однажды у меня хватило терпенья на целый час:
10.01. Позвонили из горкома. Завтра в десять совещание. Ну, это обычное дело.
10.02. Позвонила директор районной плодоовощной базы. Просила помочь рабочей силой. Это тоже обычное дело.
10.07. Инспектор пожарного надзора просил повлиять на секретаря парткома завода Томина. Плохо дело с добровольной пожарной дружиной. Чертыхнулась, конечно про себя, и посоветовала инспектору действовать самому более энергично. Он в ответ пробасил что-то непонятное.
10.15. Узнала из Моссовета малоприятную новость: сократили резервный жилищный фонд на пятьсот квадратных метров. А мы думали — прибавят.
10.21. Позвонил Мишка из школы. Забыл взять пятьдесят копеек на билет в театр. А билеты принесли и раздают. Посоветовала попросить классную руководительницу Наталью Петровну подождать до завтра. Попутно спросила, что получил за контрольную по арифметике. Порадовал — пять. Этот звонок не в счет, его могло и не быть.
10.26. Директор театра пригласил на премьеру. Это хорошо и плохо.
Один знакомый рассказывал мне, что он почти тридцать лет прожил неподалеку от Третьяковской галереи и дважды в день — с работы и на работу — проходил мимо. Ему казалось, что пойти в Третьяковку ничего не стоит, и он все время откладывал этот «культпоход» на «завтра».
Может, поэтому, когда у меня появляется возможность побывать в театре, я стараюсь использовать ее и непременно пойти. А об Алеше и говорить нечего — он у меня завзятый театрал. Но в театр, расположенный в нашем районе, я хожу редко и не потому, что я его не люблю — наш театр очень хороший, — а потому, что после спектакля и особенно после премьеры меня почти всегда приглашают в кабинет директора, где уже собрались работники театра, н мне надо «высказываться». Я не профессионал-критик, я просто зритель, мое образование к искусству не имеет отношения, и я не могу скоропалительно, «с ходу», оценивать спектакль, игру актеров. Я понимаю ответственность моих заявлении. К сожалению, еще не перевелись люди, привыкшие жить «согласно данным указаниям». С такими людьми надо быть осторожней — любое, пусть только мое личное, ни на что не претендующее замечание они готовы принять за «директиву», только бы не думать самим, только бы не отвечать за свои поступки: «Нам посоветовали…»
10.29. В родильном доме у члена партии Анны Васильевны Богатыревой утром родилась тройня. Ай да Богатырева! Надо поздравить.
10.33. Начальник районного отдела милиции попросил принять инспектора детской комнаты. У все очень важное дело. К сожалению, число ребят, замеченных в нехороших делах, уменьшается медленно… И вот что удивительно — работники милиции беспокоятся об этом больше, чем комсомольцы…
10.40. Позвонил секретарь партбюро ремонтно-строительного треста. У них послезавтра открытое партийное собрание. «Критиковали, теперь давайте помогайте». Записала — сказать Георгию Георгиевичу, надо ему пойти.
10.46. Начальник архитектурно-планировочного отдела вернулся из Чехословакии. Хочет о чем-то рассказать. Надо послушать.
10.50. Звонил районный судья. Спросил, не интересует ли меня районное совещание членов товарищеских судов. Интересует. И даже очень. Мне рассказали, что один не в меру ретивый председатель товарищеского суда составил список жильцов большого дома с подробными характеристиками: кто где работает, сколько зарабатывает, сколько тратит, с кем дружит, к чему склонен — к выпивке, картам, спорту… А самое главное, против каждой фамилии поставил буквы «Б» — благонадежен…
Если так дело пойдет… Во всяком случае, поговорить с членами товарищеских судов надо.
10.58. Из районной поликлиники сообщили, что директора школы-интерната Марию Федоровну подобрали прямо на улице с сердечным приступом. А ей еще нет пятидесяти…
11.00. В пятницу принимаем делегацию старых членов партии из Германской Демократической Республики.
Вот и весь час. В перерывах между звонками удалось поговорить с заведующим отделом пропаганды о программе семинара для заместителей секретарей партбюро; с заведующей орготделом о предстоящем бюро; с председателем райисполкома о выполнении плана жилищного строительства. «Не забудьте, через две недели сессия Моссовета. Крыть будут». — «Крыть все умеют».