Шрифт:
… ибо я изнемогаю от любви
Библия [246]С тех пор, как Дина получила письмо от Эмара, она стала меньше о нем тревожиться, но успокоиться все равно не могла, и на следующий же день под вечер сказала отцу:
– Схожу-ка я навещу подружку мою Елизавету; я скоро вернусь.
Глупая девочка лгала, ей претило общество людей и разговоры; чтобы помечтать на свободе и поглядеть на небо, как она это называла, она отправилась одна бродить по берегам Соны… Какое безрассудство!..
246
Песнь песней 2, 5.
Жених ее должен был приехать дня через два-три. Какие это были упоительные мечты, еще более сладостные, чем само одиночество!
Немного подальше Иль-Барб перевозчик сидел на корме своей беши – плоскодонной лодки с навесом, напоминающей собою гондолу.
Вдруг Дине пришла странная фантазия.
– Лодочник, – сказала она, подходя, – мне захотелось покататься по этой чудесной речке, но я одна.
– Ну и что же с того, красавица?
– Лодочник, вот вам экю за перевоз и вот кошелек, чтобы вы уважали девушку, которая к тому же больна.
Лодочник взял экю и кошелек; Дина прыгнула в лодку и скрылась под навесом.
И вот лодка уже уплывала вдаль.
Неожиданно послышалась нежная далекая музыка, скользившая по глади воды, и показалась другая лодка, на которой усердно гребли и откуда часто доносились взрывы безудержного смеха. Она была наполнена молодыми людьми и девушками, отправившимися помузицировать и порезвиться в вечерней прохладе; они силились приблизиться к беше, в которой сидела Дина, и прошли совсем вплотную, наклоняясь, чтобы заглянуть под молчаливый шатер, но перевозчик налег на весла, гребя против течения, и эти нескромные молодые люди унеслись вниз по течению, так ничего и не увидав.
Беша поднималась все дальше и дальше вверх; было уже совсем темно, а ведь Дина просила лодочника покатать ее всего часок, не больше.
Но вот лодочник встал, проскользнул под навес. С беши, исчезавшей на горизонте, донесся пронзительный крик.
X
Escumergam"en [247]
Волосы на голове твоей как пурпур
Библия [248]247
Отлучение (прованс.)
248
Песнь песней 7, 6.
О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округлость бедер твоих как ожерелье, дело рук искусного художника. Два сосца твои как два козленка, двойни серны
Библия [249]– Послушайте, что вы делаете? Сидите спокойно и гребите по течению. Будем возвращаться. Вы же видите, что уже поздно. Не подходите ко мне!..
– Какая вы красивая, мадемуазель!
– Вы с ума сошли!
249
Песнь песней 7, 2–4.
– Да это вы сами меня с ума свели.
– Уйдите, не смейте меня трогать! Чего вам надо?
– Да ничего, только то, чего господину сенешалю захотелось от моей сестрицы месяца три тому назад.
– Господину сенешалю… вы на него клевещете.
– Это я-то на него клевещу?… Брюхо моей сестры на него клевещет. И белы же у вас ручки! Редко мне доводилось такие потрогать! Наконец-то я натешусь, и меня обласкают белы ручки! И ножки славные!.. Смотри-ка!
– Спасите! Спасите! Не трогайте меня! Наглец!
– Потише, потише, мамзель, так и охрипнуть можно… А ножки просто диво!
– Спасите! Убивают!..
– Нет, пока еще не убивают; очень уж вы торопитесь. А ну-ка успокоимся, дайте-ка я расцелую распрекрасные ваши глазки, будьте умницею, малышка, зла вам никто не хочет, ну-ка я шейку поцелую!
– Ах, лучше умереть!.. Сюда! Спасите! Убивают!
– Попусту вы шум поднимаете, никто не придет; к тому же я без труда заставлю вас замолчать. Веревок у меня вдоволь запасено, найдется из чего кляп сделать.
– Негодяй! Подлец! Убейте меня!
– Чем испугать вздумала! Я к такому привычен; что дается по охоте, мне того даром не надо. Я люблю силой взять. Затем я и в прошлую немецкую войну добровольцем пошел: и вот, как бог свят, я там больше французов посеял, чем немцев поубивал. Напрасно вы отбиваетесь, красавица, силенок-то маловато! Меня не запугаешь, говорю вам, я в этом бывалый; мне девку изнасильничать – все равно что тебе по струнам ударить, а убить, когда уж случится, – что тебе ягодку вышить.