Правая рука Рудольфа Картера пришла в движение. Она рывками, как заржавевший механизм, опустилась в карман и извлекла пистолет. Медленно поднялась и поднесла его к виску.

– Отлично, – сказал хиту. – Ты просто герой, парень. Никаких слез, никаких соплей, железные нервы. На тебя приятно смотреть. Умрешь как солдат, на боевом посту. Тебя похоронят под американским флагом. Стреляем на счет три…

Лина плелась сзади, отстала уже на сотню метров.

– Я иду в дом! – крикнул на бегу Умник. – Лина, умоляю, не суйся туда! Стой на месте! Жди здесь!

Он ворвался в дверь, плечом снес Карлоса, в пять шагов пересек комнату, схватил Картера за руку и дернул вверх. Пистолет выстрелил с опозданием на долю секунды, пуля ушла в потолок. Умник без труда вырвал пистолет из окоченевших пальцев Руди, толкнул его обеими руками в грудь – Руди упал не разгибаясь, как деревянная статуя, прямо на развороченный труп старика Джо. Массивный Карлос с трудом удержался на ногах, повел пушкой в сторону Умника… Поздно. Умник прыгнул, совершил в воздухе пируэт, не лишенный изящности, и сшиб Карлоса ударом ноги в висок.

Руди почувствовал, что тиски, держащие его, ослабевают. Он завозился в чужой крови, в мертвецких фекалиях, попытался приподняться, но не смог – конечности предательски дрожали.

Умник наклонился над Карлосом. Парень был жив, дышал, но о сознательной деятельности говорить не приходилось. Качественный удар в черепушку – вероятно, с переломом височной кости и кровоизлиянием в мозг. Умник перестарался?

Все равно. Этому бедняге уже все равно.

– Эй, ты, джинн, – сказал Умник, поворачиваясь к Руди, – хватит там в дерьме барахтаться, лежи спокойно, иначе и тебя приложу. Ты в курсе, что происходит?

– П-приблизительно, – промямлил Руди. Язык его еще не обрел чувствительности, ворочался во рту как деревяшка.

– Где червь?

– Н-не з-знаю.

– Врешь. – Умник не спеша, вразвалочку пошел к Картеру. – Все ты знаешь. Да я и сам догадался. Судя по разорванной пасти этого вот латиноса, червь сидит в нем. Судя по твоему ступору, червь взял тебя под контроль и собирался пустить тебе пулю в башку – твоей же собственной рукой. Оригинально, согласись. Так что я спас твою жизнь, джинн.

– С-спасибо…

– Не за что. Не стоило этого делать. Ты бы меня не пожалел.

– П-пожалел б-бы.

– Ладно, не трави байки. Знаю я вас, джиннов. Догадываешься, зачем я сюда пришел?

– Н-нет.

– За червем.

– В-возьмешь его с-себе?

– Нужен он мне… Убью его к черту, и дело с концом.

– П-подожди! – Руди снова заворочался, лицо его перекосила взволнованная гримаса. – Н-нельзя! Он нужен…

– Кому нужен?

– С-стране. С-соединенным Штатам… Всем л-людям. Это разумный иноп-планетный организм.

– Брось заливать, – зло сказал Умник. – Уродам из штата Юта он нужен, вот оно что. Тем уродам, на которых ты работаешь. Чтобы повытаскивать из червя новые генные утилиты и настрогать нового оружия. Чтобы эффективнее убивать людей. А этого, знаешь ли, я допустить не могу. Потому что я антимилитарист, пацифист и вегетарианец.

– Т-ты… Откуда ты, м-мардж? Из какой с-службы?

– Ни из какой. Я сам по себе, понял? Честный благородный бандит. Как Робин Гуд – с луком и с яйцами, но не пирожок. Борюсь за справедливость всеми доступными методами.

– Ум-мник, подожди.

– Некогда ждать. Через десять минут здесь будет половина мичиганских полисменов – я слышу их вопли по рациям. И к этому времени здесь не будет меня…

– Умник, – крикнула с улицы Лина. – Я захожу, да? Можно?

– Не вздумай! – крикнул Умник.

В тот же миг дверь открылась и Лина вошла в комнату.

Беда с этой непослушной девчонкой. Все делает с точностью наоборот. Ладно, ей же хуже. Может быть, пойдет на пользу – научится хоть немного слушаться старших.

– Папа, – пролепетала Лина, – что с папой? Он жив?

– Вот твой папа, – Умник кивнул на бурое смрадное месиво, размазанное корчащимся Картером уже по половине комнаты. – Вот что джинны с ним сделали.

Глаза Лины расширились до предела, полезли из орбит. Она захлебнулась, исторгла из себя лужицу рвоты и опрометью выбежала из дома.

Бедная девочка. Утешить ее, обнять, погладить по милой головушке, выпить ее слезы – горькие, уже не детские. Ломает Лину судьба, корежит безо всякой жалости. Что за жизнь пошла беспросветно черная – и утешить-то сейчас некогда. Дай Бог сделать свое дело и успеть унести ноги.