— Эй! Батька! — сердился Мещеряк. — Больно дешево торгуем! Дешево отдаем! Рухлядишке-то нашей цены нет!

Не ты к ним приехал — они к тебе! Не скупись! Пусть во вкус войдут. Заманивай их дешевизной!

Купцов привечали. Товар расхваливали. По окончании торгов резали баранов — готовили угощения. Ермак диктовал приказчикам, что привезти в следующий приезд. Купцы набивали цену, торговались, прищелкивали языками, закатывали глаза. Уговорились, что следующий караван придет ровно через год. Выходило, что будет он в три раза больше. И купцы уже заранее подсчитывали барыши, не веря своей удаче.

Казаки выделили для охраны каравана конвой, который проводил бухарцев верст на двести вверх по Иртышу.

Казаки шили себе рубахи и шаровары из купленных таней. Вольные варили плов, лакомились бараниной, воровские опасливо пробовали заморское сарацинское зерно — рис. Ничего — на еду годился.

Вот только с лекарствами для Кучума вышла промашка. Ермак отдал ящик с мазями пленному татарину и велел сдать Кучуму в руки! Но татарин, как только выехал подальше от лагеря, выбросил медицинский ящик и налегке поскакал в свой улус. Радуясь освобождению из плена и тому, что сумел насолить Кучуму. Он был сторонником Табуйгинов и служил у Кучума но принуждению…

В остальном торговлей остались довольны все.

— Только бы они в Бухару свою добрались невозбранно! Ежели доберутся — на следующее лето от купцов отбою не будет. Помяните мое слово — вся Бухара сюды за барышами явится!

— Она сюды с войском явится! — ворчал Старец. — Приманивай, приманивай басурман своим богачеством. Они сюды всем скопом навалятся…

— Скопом-то их бить легче! — смеялись казаки. —

Огненного припасу у нас теперь опять в достаточности! Хучь год отстреливаться можем. Пущай приходят!

— Полно вам брехать-то! Дураки! Еще накликаете беду! — ругался на них Старец. — Нас вон всего мене трех сотен стало — ну-ко и вправду бухарцы придут!

И казаки ежились, кто притворно, а кто и всерьез: страх!

Уже пыхнули золотом листочки на березе. Ударил первый утренний заморозок. И казаки, глядя на белесый налет на траве, ежились и удивлялись:

— Чегой-то рано в нонешний год.

— А откуда ты знаешь, когда тут не рано? Может, в прошлом году лето затянулось…

— А какой ноне год?

— Да кто его знает! — равнодушно отвечали казаки. — Навроде на третью зиму пошло.

— Третью зиму зимовать собираемся, а вестей из Москвы нет! — вздыхал Старец. — Вон уж и Пана схоронили, и казаков осталось меньше трех сотен. Иноземцы, почитай, все, что с нами шли, — в земелюшке лежат, а вестей нет как нет!

— Может, не дошли они? — спрашивал Мещеряк.

— Дойти-то, может, и дошли — дорога Печорским ходом известная, давно набитая, а вот каково их в Москве приняли? Потому неведомо, как и нам-то возвращаться! Что там на Руси делается? — сетовал Ермак.

— Надо обратно пробиваться! Либо вторую станицу посылать, — толковали казаки.

— Имейте терпение, — говорил Ермак. — Господь нас ожиданием испытывает!

Но сам почасту сидел на берегу реки, будто ждал чего-то… И дождался!

Грохнул с реки поздним вечером сигнальный выстрел. Высыпали казаки на стены. Вдоль реки и по реке, на плотах, двигались стрельцы.

— Господи! — закричал первый караульный, увидевший их. — Рать московская! Услышал Бог наши молитвы!

Весь гарнизон высыпал на берег. Падая и спотыкаясь, забыв всякие предосторожности, казаки бежали навстречу стрельцам.

— От дураки! — процедил Кольцо, зажигая фитиль у пушки. — А может, они имать нас посланы! А эти расщеперились: «Уря-уря!»

— Это вряд ли! — сказал Ермак.

Но вышел навстречу московской рати, только когда она вся была построена в крепости и воевода приказал развернуть знамя.

Мещеряк выстроил противу стрелецкого строя казаков — картина получилась странная. Одеты в невообразимые одежды собственного шитья, вооруженные всем разнообразием холодного и огнестрельного боя, казаки тем не менее выглядели мощной, внушительной силой.

Стрельцы же, сохранявшие еще подобие отряда, хоть и были наряжены в полковые кафтаны, но имели вид разбитой рати. Кафтаны оборваны, обувка вся разболтана, протоптана. Единственно, как и полагалось государеву стрельцу, оружие — пищаль, бердыш да сабля — у всех было в сравнительной исправности; да горбатили спины заплечные мешки с пороховым зельем и пулями.

Торжественно воевода, князь Волховский, прочитал цареву грамоту о прощении казакам всех прошлых вин, о принятии их на государеву службу. Вручил по золотому Ермаку, Кольцу и Мещеряку, поскольку больше никаких атаманов уже не случилось. Поблагодарил атаманов за службу. И даже, не кичась, обнял по-братски Ермака!