— Сними плат — узнаю! — сказал атаман.

— Тогда-то ты меня точно не узнаешь! А голос тебе мой не знаком?

И верно, голос был знакомым. Какие-то смутные давние воспоминания шевельнулись в памяти Ермака.

— Что-то знакомое. Но обмануться боюсь! — сказал он.

— А вспомни-ка, Ермак Тимофеевич, с каким атаманом ты на Астрахань ходил тридцать лет назад? Совсем ты еще тогда мальчонкой был.

— Неужто ты, Андрей? — ахнул Ермак. — Да ведь, сказывали, ты в кумыках помер…

— А про тебя молва была, что ты во Пскове-городе погиб.

— Не я, Черкашенин…

— Да знаю! Все Царю служил, вот и наслужился…

— Нельзя так о мертвых, Андрей. Грех, — одернул его Ермак.

— Я это ему и при жизни говорил! Не туда он вел казаков! Не туда! Надо свою дорогу искать!

Они присели за дастархан, где стояла богатая еда, в плошках дымилось мясо, на блюде лежали куски осетрины…

— Это какую такую свою? — спросил Ермак, понимая, что его сюда не угощаться пригласили.

Тридцать лет назад, когда после смерти отца попал он вместе со своей станицей под Астрахань, был там и молодой, выдвинувшийся среди голутвы атаман Андрей, которого много лет спустя за странную болезнь лица прозвали «шадра» — рябой. Атаман был храбр, но криклив и заносчив. Атаманские советы всегда кончались скандалом, если на них был Андрей. Он все время гнул какую-то одному ему понятную линию.

Ермак слышал, что из-под Астрахани, поссорившись с казаками, он бежал на Кавказ и там вроде бы стал мусульманином, набрал казачье войско и, по слухам, был убит своими же подчиненными.

— Это какую же такую свою? — переспросил Ермак.

— А никому не подчиняться!

— Мы и так никому не подчиняемся.

— Хо-хо… Царю пятки лижем! Да радуемся! А надо свою державу строить.

— Как?

— Во-первых, выбирать, с кем союзничать, — засовывая куда-то под платок куски еды, сказал Шадра.

— Это с турками и с татарами?

— А какая тебе разница? У них, кстати, порядка больше, чем у казаков, там, брат, не больно забалуешь. Там строго.

— Значит, замириться с турками — и на Москву…

— А хоть бы и так!

— Опосля что?

— А как Москву возьмем — так у нас и держава станет. Была же здесь страна Кумания. Возродим свои улусы, будуны…

— При турках? Аль татарах? Так они тебе и дали!

А тут с ними и повоевать можно!

Без Руси? Кишка тонка. Где людей взять? Где припасу боевого?

— Да как ты не сообразишь, дурья башка. Как в Москве Царя не станет, сюда все войско московское хлынет! И возродится страна Кумания, как до монголов было!

— А что ты об ней так печалуешься? Ты что, куман?

— Кто теперь куман… — чуть смутившись, попытался перевести на другое Шадра. — Мы, наследники куманов, должны возродить отчину.

— Это я, — сурово сказал Ермак, — наследник куманов. А ты, Шадра, — нет! Кабы был, так и говорил бы на старом языке. И знал бы, что предки наши с Русью союзничали и в один народ сливались — русский! А ты вона куда загнул — басурманами стать! Ишь, ловко! А скажи мне, что это прадеды наши на Русь побежали, когда хан Узбек всех охрянить начал? Что это после Тимир-Аксака Старое поле обезлюдело?

— Не надо было руку Москвы держать!

— А и не держали! В Орде служили! А которые ислам приняли, так тех уже и в помине нет… Все исчезли, нет казаков в других народах, только кто православный — остались. И не советую тебе на Кругу такие речи держать — утопят тебя атаманы! Как Бог свят — утопят! А за такое и следует, уж ты не погневись, в куль да в воду!

— Слепой слепого водит — вот что нынешний Дон! — закричал Шадра. — Атаманы дураков! Дураками избранные!

— Какие есть! А только вере своей не изменяют и казаков в трату не дают.

— Да ты пойми! — присунулся к Ермаку Шадра. — Сейчас самый момент — Русь еле дышит. Оправится — нам из-под нее не вырваться…

— А куда вырываться-то?! — спросил Ермак. — Вырвался бычок из стада прямо волкам в зубы!

— Потому нет на Дону сильной руки, которая бы всех казаков соединила!

— Царя? — засмеялся Ермак. — Или падишаха? Мы здесь по закону отцов живем и по воле, за них умираем и страдания принимаем. И нет у нас другой судьбы, и нет ничего, кроме веры православной и воли казачьей! Живем как желаем! За это и умереть не жалко! И не советую тебе Дон под свою руку пытаться привести. Спомни, как после Астрахани — уж на что геройский атаман Сусар-Филимонов восхотел казаков к царской присяге привесть — его враз убили, и тебя убьют! Как изменника и охряна убьют! Пойду я, тошно мне с тобой бражничать! Тоже мне, куман отыскался!