Парвицкий зажмурился и замотал головой, будто пытался избавиться от наваждения или от назойливого комара.

— Лошадки! — промычал он чувственно. — И зачем ты, Витя, все это выложил мне перед концертом? Я был так свеж, так готов… А теперь я неспокоен, и жрать захотелось невыносимо.

— Тогда дуй в буфет прямиком к творожку! Ни о чем не думай и оставь все заботы мне.

Под руку друзья двинулись к буфету. Парвицкий раздраженно морщился. Он чувствовал в ногах особую слабость, которая всегда приходила, когда он волновался или был голоден. Вечерний концерт, который уже существовал у него внутри как радостное, почти свершившееся событие, теперь обещал быть нервным и непредсказуемым.

Козлов шел рядом, бледнел и вздыхал.

— Я тебя, Жень, только до дверей провожу, — предупредил он. — Смотреть не могу ни на какую жратву, даже диетическую. Да и билет на самолет пора сдать, чтоб поменьше в кассе удержали. Ты не думай, ничего противозакон…

Он замолчал, потому что Парвицкий вдруг застыл на пороге буфета как вкопанный и тоже стал сине-бледным, хотя утром семги в рот не брал. Друзья переглянулись. Минуту спустя они со всех ног кинулись назад, в фойе.

Там было тихо и пусто. Пальма млела в лучах послеполуденного солнца, банкетка все так же стояла рядом. Вместе с пальмой она отбрасывала на паркет странную уродливую тень.

Друзья кинулись к пальме, обежали ее кругом, перевернули банкетку, поползали на коленях и заглянули в самые мелкие закоулки. Козлов даже пошарил рукой в кадке, где росла пальма, и сгреб в кучу рыжие камушки, которые толстым слоем лежали поверх земли. Но все было тщетно. Красивый черный футляр, заключавший в себе Страдивари 1714 года, бесследно исчез.

Это он! Никаких сомнений!

Вера Герасимовна считала, что обладает непостижимой интуицией. Примеров тому накопилась тьма. Предчувствия и предвидения никогда ее не обманывали, хотя вспоминались почему-то задним числом, когда оплошность была совершена, и помочь ничем было нельзя.

Однако в тот день шестое чувство заговорило в ней так внятно и громко, что она, не мешкая, потрусила в мастерскую к Самоварову. Уже с порога она заявила:

— Он здесь!

— Кто именно? — не понял Самоваров.

Он, помешивая, распускал в кастрюльке рыбий клей и не был расположен к беседам на острые темы.

— Здесь тот самый негодяй, что метит на мое место, — пояснила Вера Герасимовна. — Я видела, как он шептался с Ренге. И Ренге здесь! Тебя, Коля, это не удивляет?

— Нисколько.

— А еще считается, что у тебя дедуктивные способности! Представь, Ренге, этот прожженный интриган, неизвестно зачем притащился в музей. Не в свою смену, заметь! С утра перебирал во дворе доски и старательно делал вид, что беседует с дворником.

— Дворник тоже в заговоре?

Вера Герасимовна тряхнула головой:

— Никаких вариантов исключать нельзя! До чего хитро задумано — сначала Ренге возится во дворе, потом является его креатура, и они оба просачиваются в кабинет к Ольге.

— Так они у Ольги? Уже просочились?

— Пока нет, но зачем тогда они здесь? Представляю, как Ренге, этот пошлый солдафон, будет порочить меня и превозносить своего дружка. Конечно, у меня нет разряда по биатлону и кучи значков, как у Ренге, но я много лет предана искусству, и потому несправедливо…

— А, так это Бородулин пришел? Отставник, старый друг Ренге? — догадался наконец Самоваров.

Вера Герасимовна всем уши прожужжала, что Бородулин спит и видит себя на ее месте в гардеробе.

— Если бы Бородулин! Пришел совсем незнакомый субъект, хотя я не исключаю, что он тоже отставник. Это мужчина лет шестидесяти с лишком. Для офицера он, правда, довольно плюгав, но ты, Коля, знаешь, какие сейчас офицеры пошли — ни выправки, ни стати. Иностранными языками не владеют, тогда как в фильме «Сибирский цирюльник»…

Самоваров решил успокоить Веру Герасимовну:

— Может, плюгавый отставник не собирается в гардероб? И просто решил навестить приятеля?

— Как бы не так! Они шушукались, и после этого плюгавый стал разгуливать по музею. Бродит туда-сюда — к новому месту работы приглядывается. Хотя… Может, Коля, ты и прав! Если Ренге в гардероб сватает Бородулина, то этого типа он хочет пристроить куда-то еще…

Воображение Веры Герасимовны воспламенялось моментально и жарко, как тряпка, на которую пролили бензин и тут же бросили зажженную спичку.

— Я все поняла! — вскрикнула гардеробщица. — Ренге подсиживает тебя, Коля! Его сегодняшний дружок метит на твое место.