– Ну, давайте начинайте топтаться на мне и моем шоу, – шутливо обратился он к Марине, продолжая еще в коридоре начатый разговор.

Дурманов умел, да и любил заставлять людей оправдываться перед ним. В таком случае у него всегда появлялось преимущество, как при игре в шахматы белыми фигурами. Но Волкогонова не поддалась на его уловку.

– Если вы думаете, что я горю желанием обсуждать эту тему, то вы глубоко заблуждаетесь, – в тон ответила она.

– Тогда сделайте мне одолжение, – продолжал продюсер разыгрывать простецкого парня. – По долгу службы я просто обязан выяснить, почему программа «Танцуют звезды» не нравится молодой красивой женщине. На таких, как вы, мы, собственно говоря, и рассчитываем, вы и есть наша целевая аудитория.

Марина вдруг рассмеялась.

– Что?! – насторожился Дурманов.

– Я подозревала, что люди творческих профессий болезненно воспринимают критику, но не думала, что этим недостатком они страдают поголовно.

– Петр уже пытал вас на эту тему? – догадался продюсер. – Я прав?

Он мельком взглянул на Калачникова, впрочем, без особого интереса.

– Да, – подтвердила Волкогонова. – Ну хорошо, – не стала она ломаться, – я повторюсь. Как я уже говорила Петру, мне совершенно не интересно наблюдать за танцевальными упражнениями дилетантов. – Марина оглянулась, не слышит ли ее кто-нибудь, но в студии стоял такой гвалт, что можно было не осторожничать. – А ваши так называемые звезды – именно дилетанты. Их уровень – соревнования районного масштаба.

– Вы необъективны…

На лице Дурманова появилась обида, но она была не смертельной, а скорее игривой: он не хотел, чтобы разговор прервался, едва начавшись.

– Абсолютно объективна! – настояла Марина на своем. – Пусть бы эти люди отплясывали на творческих капустниках в своих организациях или на днях рождения у друзей, так нет же, они нагружают всех телезрителей!

– Нагружают?! – саркастически переспросил Дурманов. – Побойтесь Бога! Вы же были сегодня на записи нашей программы, а значит, слышали, как им аплодируют.

И опять Волкогонова не уступила, можно даже сказать, она полезла в бутылку:

– Это означает только одно: все остальные ваши телепередачи настолько примитивны, что на их фоне танцевальные упражнения, простите, звезд кажутся интересными. Но самое ужасное, что их дилетантизм становится все более и более агрессивным, воинствующим.

– Что вы имеете в виду? – не понял Дурманов.

– Да, воинствующим! – повторила Марина. – Как бы вам объяснить…

– Да уж, постарайтесь.

Продюсер хохотнул и покачал головой: мол, бывают же на свете такие злючки.

– Хорошо, вы сами напросились! – подбоченилась Волкогонова. – В общем, телешоу, где дилетанты соревнуются в танцах, вначале претендовали всего лишь на роль милой шутки, от телезрителей как бы ждали снисхождения. Но потом ваши доморощенные звезды освоились на телеэкране и вообще потеряли всякий стыд! Теперь они не только танцуют на всех каналах, но еще и поют, показывают примитивные цирковые упражнения, боксируют, участвуют в других дурацких состязаниях. Им отводят лучшее время, их везде рекламируют, и все это преподносится в качестве первосортного зрелища. Нам внушают, что это и есть настоящее искусство, то есть суррогат практически полностью вытеснил все остальное. Вот почему я и говорю, что их дилетантизм стал воинствующим.

Калачников хотел что-то вставить в этот гневный монолог, но Марина так распалилась, что оборвала его на полуслове:

– И не надо со мной спорить! Постыдились бы! Как будто не понимаете, что с этими танцами вы не только выглядите по-дурацки, но и подаете дурной пример молодым. Юноши и девушки смотрят такие шоу и приходят к выводу: чтобы стать знаменитым, нет нужды много работать, не надо годами учиться петь, как Вишневская, или танцевать, как Васильев. Достаточно, как это принято говорить, раскрутиться любыми, даже самыми отвратительными, мерзкими способами, и ты гарантированно попадешь на телевидение, где сможешь и петь, и танцевать, и показывать фокусы, даже не обладая соответствующими талантами. Это агрессивное, массовое нашествие дилетантов на телеэкраны напоминает мне ситуацию с геями…

Дурманов как раз хотел сделать глоток шампанского, но подавился и закашлялся, расплескивая содержимое своего пластикового стаканчика.

– С кем, с кем?! – переспросил он, доставая носовой платок и вытирая рот, руки, лацканы пиджака.

– С геями и в целом с гей-культурой! – решительно повторила Волкогонова.

Она была так возбуждена, что даже сквозь ее смуглую кожу на щеках проступил румянец.

– Но они-то здесь при чем?! – удивился продюсер.

– При том! Я где-то читала очень точное наблюдение о поведении секс-меньшинств. Вначале люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией говорили, что, мол, никого не касается, чем мы занимаемся у себя дома и в своих клубах, – это наше личное дело. Но, отстояв свои права, они не остановились, а пошли дальше: из гей-клубов вышли на улицы. Теперь же они повсеместно устраивают пышные гей-парады, пытаясь приобщить к своим, так сказать, ценностям всех окружающих. Им уже мало, что их не трогают, они хотят, чтобы все танцевали под их дудку! Примерно так же поступают и ваши доморощенные звезды: если первые свои опыты они выдавали за милый эксперимент, то теперь, какой телевизионный канал ни включишь, обязательно наткнешься на них. Знайте, все ваши телеконкурсы – это бесконечное состязание в непрестойностях, пошлости.

Гневный пассаж Марины, кажется, совсем не обидел Дурманова, или он хорошо притворялся. Закончив вытирать руки, продюсер спрятал платок в карман и сказал:

– Общаться с вами чрезвычайно занятно. У вас цепкий ум, вы начитанны, да и с логикой все в порядке. О внешности я уже и не говорю. Вы могли бы работать на телевидении.

– Полегче! Полегче! – немедленно встрепенулся молчавший до этого Калачников. – Совращение малолетних преследуется в уголовном порядке!

– А ты что, ее дедушка? – не спустил ему Дурманов. – Никогда бы не подумал, что ты заботишься о нравственности подрастающего поколения.