«Недостаток внимания со стороны учеников, на который нынче жалуются все преподаватели, — пишет Ж. Липовецки, — это не что иное, как одна из форм холодного и небрежного отношения ко всем феноменам жизни, сходного с реакцией телезрителей, увлеченных всем и ничем, возбужденных и безразличных в одно и то же время, перенасыщенных информацией, с сознанием выборочным, рассеянным, которое является антиподом сознания добровольного или детерминированного».

Действие равнозначной информации напоминает действие наркотика (перечитайте главу о «психоделической революции»).

Если в раннем школьном возрасте ребенок не имеет мировоззренческой «точки отсчета», если родители и школа не в состоянии позаботиться о выработке категорических императивов поведения, необходимых для выбора значимой информации, то единственное, на что ребенок сможет опереться… это он сам.

Критерием выбора станет чувство, которое мы обозначали как «мое — не мое» или «нравится — не нравится». Человек будет выбирать ценности всей своей последующей жизни, ориентируясь только на телесную и эмоциональную ось «приятно — неприятно». Сформируется «нарцисс» Ж. Липовецки.

Но даже для формирования такого нарциссического «Я» нужно ощущение центра личности (нравиться или не нравиться информация тоже должна кому-то). Стать «нарциссами» фактически смогут только «жизнестойкие дети» — дети, имеющие врожденно стойкое чувство «Я». Остальные, для того чтобы сделать выбор, будут вынуждены искать «точку отсчета» во внешнем мире. В отсутствие внутренней уверенности они будут рассчитывать на внешние объекты и идеи.

Равнодушная торговая культура уже в этом возрасте может подсунуть им наркотик в качестве «лекарства» для легкой идентификации самого себя.

Мы уже знаем, что на самом деле человеческая душа стремится к духовному преображению — открытию в себе трансцендентного измерения. Когнитивный диссонанс приводит к нарастанию неясной тревоги. Несовпадение истинной потребности и предлагаемой культурой изобильной и равнозначной информации особенно больно отражается на детях, у которых от «кризиса» к «кризису» нарастает чувство неуверенности в себе (по каким бы авторам оно ни понималось).

Родители могут убедиться в существовании этого диссонанса, наблюдая не соответствующую возрасту привязанность ребенка к волшебным сказкам, своим старым книжкам и мультфильмам. Дети чувствуют наличие в них волшебства — трансцендентности, которой их хочет лишить культура взрослых.

Пятая стадия в схеме жизненного цикла Эриксона соответствует подростковому возрасту. «Кризис» этого важнейшего периода в психосоциальном развитии человека Эриксон определял как «эго» — идентичность — ролевое смешение».

Молодой человек выходит в жизнь. Общество требует от него столкновения с новыми ролями («масками» Э. Берна).

Главной проблемой этого возраста является способность не потерять самого себя во множестве требующихся от личности социальных ролей.

Задача подростка состоит в том, чтобы собрать воедино все имеющиеся к этому времени знания о самом себе (какие они — сыновья или дочери, студенты, спортсмены, музыканты, любовники и т. д.) и интегрировать эти многочисленные рациональные описания в личную идентичность.

«Эго-идентичность» — это состояние абсолютно сознательное. Кризис идентичности, по Эриксону, является следствием того, что подросток не может принять ценности и идеологию, носителями которой выступают родители, учителя, церковь и другие источники авторитета.

Идеология не принимается, но потребность в «идентичности», по Эриксону, сохраняется. Кризис идентичности или «ролевое смешение» (Эриксон использовал еще термин «спутанность идентичности» — точно отражающий путаницу в словесных представлениях подростка о себе самом) чаще всего выражаются в неспособности выбрать карьеру или продолжить образование…

Эриксон — психолог-материалист — не может представить себе иной цели продолжения жизни личности… Может быть, поэтому молодые люди и не хотят принять нашу идеологию?

«Спутанность идентичности» приводит испытывающего ее подростка к пронзительному чувству своей бесполезности, душевного разлада и бесцельности. Ребят не покидает ощущение своей ненужности и неприспособленности. Именно их часто кидает в сторону того, что Эриксон называл «негативной идентичностью», то есть в сторону преступности и наркотиков (здесь термину «идентичность» Эриксон возвращает первоначальный юнговский смысл).

Мы же с читателем уже понимаем, что склонность к идентичности такого рода была предопределена на предыдущих стадиях развития — к наркотикам в подростковом возрасте придут люди со сформированным «наркотическим стереотипом». Химические вещества окажутся одним из самых простых объектов, годных для оправдания собственной неуверенности и бессмысленности собственного существования.