На самое интересное, что именно сегодня успел.

– Ирка, выключи молоко! – выкрикнула ему в лицо Вера и опрометью побежала на кухню, где непокорному молоку не сиделось на месте.

Юрий закрыл дверь и остановился, решив не проходить в квартиру.

В овальном зеркале отражался балконный проем, но мускулистая спина Виктора с небольшой наколкой отсутствовала. Обычно тот курил на балконе.

Дверь на кухню полуоткрыта, и Абрикосов помахал рукой.

– Привет, Ириша.

– Здравствуй, Юрочка, – низким, прокуренным голосом отозвалась ярко накрашенная брюнетка.

Лешка вышел из комнаты.

– Привет.

– Здравствуй, сынок. Давай, собирайся.

– Слушай, – Абрикосов-младший ковырял носком кроссовки светло-коричневый линолеум, – только ты не говори, пожалуйста, – Лешка указал рукой в сторону кухни, – помнишь, я тебе говорил, что сам стих сочинил? В больнице?

Отец кивнул, припоминая разговор в холле отделения эндокринологии.

– Я соврал.

Юрий краем глаза наблюдал, как его, Абрикосова-старшего, щека дергалась в овале зеркала. Блин, герой-неврастеник.

– Сынок, ты сказал, про рюкзак из книжки взято, – отец сделал ударение на слове «сказал», напомнив сыну о Лешкиной ссылке на частичный плагиат.

– Все равно, я врал, – упрямо повторил Лешка.

– Понятно. А чего вдруг сегодня…?

– Неприятно, что соврал.

Абрикосов опять отметил факт подергивания щеки:

– А про Мурока ты сам сочинил:

– Да, это сам, – подтвердил Лешка. Было видно, что говорить на эту тему сыну не хочется. – В общем, я тебе сказал, – обойдя Юрия, мальчик приоткрыл дверь на кухню. – Мы пошли.

– К уколу не опоздайте, ужин в шесть, – отозвалась Вера.

Юрий быстро достал из сумки кеды и одел вместо туфель.

– Побежали, – предложил отец, едва миновали пустырь.

– Нет. После железки.

Они занимались за железнодорожным полотном в лесу.

Строго говоря, эти прогулки мало походили на серьезные тренировки.

Так, походят, побегают папа с сыном. Руками помашут, иногда в футбол поиграют. Вот и все занятие. Часа полтора.

После того, как Леша заболел, у Абрикосова-старшего где-то глубоко внутри поселилось чувство непреходящей тревоги. Подобно многим родителям, впервые столкнувшимся с ситуацией, когда ты не в состоянии помочь собственному ребенку, Юрий обломился.

Со временем Абрикосов научился угадывать таких людей. Хватало одного брошенного невзначай взгляда, чтобы безошибочно определить принадлежность человека к своей касте. Ее составляли разные люди: богатые и бедные, преуспевающие внешне уверенные в себе и, наоборот, постоянно испытывающие нужду и оттого очень робкие. И все эти столь несхожие люди составляли единую касту родителей, матерей и отцов, чьи дети серьезно больны.

Лешка шел впереди по тропинке и Абрикосов видел только его затылок, но не сомневался: глаза малыша заняты поиском крышек консервных банок. Едва завидев желтый кружок из жести, сын опрометью бросался к нему, и радости не было предела, когда пущенная быстрой рукой жестянка, взмывала в воздух.

Запуск «тарелок», не мешал Лешке активную пропагандировать свою концепцию устройства хомосапиенса.

– Самый главный орган у человека – душа, – начал Абрикосов-младший, когда, спустившись с железнодорожной насыпи, они побежали к видневшемуся метрах в трехстах яблоневому саду. – Например, если человек спит, то его душа часто уходит погулять. А если она не вернется, то человек не проснется.

Малыш углядел очередную крышку, и желтый диск взмыл в небо.

Пробежав метров двести, отец и сын перешли на шаг, время от времени то поднимая, то опуская руки.

Абрикосов-старший попытался развить тему:

– Есть люди, овладевшие душой настолько, что могут решать, куда она пойдет гулять. Или, например, с животными разговаривают, и те их слушаются. Медведи или слоны. Или тигры.

– А зачем, чтоб слушались? – по-прежнему не оборачиваясь, откликнулся Лешка, – достаточно, что я их люблю.

Две тени, поменьше и побольше, войдя в сад, остановились и принялись делать наклоны – вдох-выдох, вдох-выдох.

Абрикосов заметил – сын откровенно халтурит. Помахал руками, а потом вовсе остановился и, запрокинув голову, стал смотреть на небо.

Юрий тоже перестал делать упражнение, стоял и смотрел на сына. Тот с минуту глядел на медленно плывущие облака, потом очень серьезно констатировал:

– Как небо низко.

Лешка явно не собирался продолжать занятие. Стоял и спокойно глядел в глаза родителя.

– Папа, знаешь, сказать по-честному, я всего боюсь, – малыш произнес эти слова с каким-то будничным выражением, или так показалось отцу. Во всяком случае, именно интонация заставила Юрия похолодеть.

Изо всех сил стараясь выглядеть спокойным, Юрий, будто со стороны услышал собственные слова: