– Ой, девонька, не все с тобой просто. Сегодня останешься у меня, а ночью тебя к Марьиной горе отведу. Там Блаженная и решит – помогать тебе или нет.

Я сначала заробела, но знахарка усмехнулась и сказала:

– Впрочем, не хочешь – иди к себе и забудь меня. – Но я не пошла домой.

– И что? – с жадным интересом спросил Эксперт.

– Ничего. Знахарка… Ведьма то есть, меня почти вплотную к Горе проводила, а дальше я сама чуть ли не на ощупь шла. На скалу наткнулась и, как Ведьма велела, прислонилась к ней и замерла. Так простояла минут десять и вдруг, – при этих словах голос санитарочки дрогнул и на мгновение пресекся. Но она, справившись с волнением, продолжила: – Стою я, значит, у скалы, а она теплая-теплая. Мне от этого стало так спокойно, что все напряжение у меня исчезло. Вдруг в сплошной тьме появилось что-то белое, и мне показалось, что меня кто-то по голове и по животу погладил – ласково и по-доброму. Мой страх совсем исчез. На этом все и кончилось. Блаженная – а это точно она была, вся в белом, – исчезла. Я еще немного постояла и ушла. Больше я там никогда не была. И я с тех пор твердо знаю: туда ходить нельзя! Ну, а когда я вернулась, то Ведьма сказала:

– Я все знаю. Вот тебе травы. Завари их и попей настой три дня. Ребеночек сам и выйдет.

Так все и получилось.

После этого они оба замолчали… А потом санитарка, наклонившись к самому уху Эксперта, шепотом сказала:

– Знаешь, Кирилла Петрович, мне иногда кажется, что Ведьма Анна… – тут тетя Нина пугливо оглянулась и прошептала: – Она и есть – та самая Блаженная! – потом отстранилась и так же тихо закончила: – Так не только я думаю, так все думают в нашей деревне…

Эксперт ничего не успел ответить, так как открылась входная дверь и вошла женщина, жена насильника. Эксперт еще успел подумать: «Ну все, сейчас начнется… ведь труп еще раз зашивать надо. Ох, и криков сейчас будет!» Однако женщина была неузнаваема. Тихо и робко осведомилась, когда тело забирать можно и, получив ответ, она молча сидела и покорно ждала, пока санитарка собирала труп, и лишь иногда испуганно поглядывала на Эксперта.

Вот так закончились те два вроде бы обычных выезда на места происшествий. Да, а Иваниху-абортятницу осудили. Районный суд определил ее на два года в колонию общего режима.

Эксгумация

Ничто не обходится в жизни так дорого, как болезнь и глупость.

Зигмунд Фрейд

На работу Иван Иванович любил приходить рано – минут за тридцать-сорок, а то и за час до начала рабочего дня. Это было самое благодатное время для неотложной работы и наведения порядка в бумагах и собственной голове. Вот и в тот день – он его до конца жизни запомнит! – одновременно с ним к моргу подъехала машина, и сидящий за рулем сержант радостно сказал:

– Вот, работенку вам, товарищ Эксперт, привезли.

– Откуда? – спросил с легкой досадой Эксперт и, взяв листок бумаги у сержанта, пробежал взглядом написанное: – …труп… обнаружен на дороге… соседний район… осмотреть в морге, продиктовать осмотр… описание отдать сержанту… – и, оглянувшись на сержанта и вздохнув, скомандовал: – Снимайте тело, несите в морг! Я сейчас переоденусь и коротенько вам продиктую.

Пока ребята переносили труп на секционный стол, Эксперт переоделся и до восьми часов успел продиктовать осмотр трупа, описать внешние повреждения и переломы костей. Вернувшись по улице в отделение, в коридоре он увидел сидящего на скамеечке для посетителей незнакомого мужчину с очень загорелым лицом. Вежливо кивнув ему, он прошел в кабинет и там превратился в соляной столб, в статую, изображающую человека-идиота: вытаращенные и чуть на лоб не вылезшие глаза, отвисшая нижняя челюсть и даже капелька слюны на подбородке. И причиной этого послужили разительные перемены его рабочего стола! Нет-нет, он не был опрокинут, он не изменил форму. Он изменил содержание: весь был заставлен бутылками разнообразного размера и формы, порой самой причудливой: там были и коньячные, и водочные, и винные. Причем большинство бутылок он видел впервые в жизни. Там же громоздились горы колбас и окороков. Все это окружали консервные баночки – будто домики пригорода, окружавшие небоскребы бутылок – мелькнула дурацкая мысль. Иван Иванович стоял в оцепенении минут пять, пока за спиной не услышал насмешливый голос:

– Что, засранец? Зазнался? Прошел мимо старого друга как мимо пустого места, а увидел стол, сразу замер, облизываясь?

«Засранец… голос с хрипотцой – так мог говорить только…» – подумал Иван Иванович и медленно повернулся. Да, это и был он, его друг детства, он же майор медицинской службы Унгер, без вести пропавший в горах Афганистана в 1981 году.

– Егор… – прошептал Эксперт, всматриваясь в худое и какое-то жестко-незнакомое лицо. И только глаза… глаза были знакомы до боли! Это были глаза Егора, ближайшего друга детства и сокурсника по мединституту.

– Егор… – снова прошептал Иван.

– Иван… – довольно весело крикнул тот, и шагнув навстречу друг другу, они обнялись, крепко обнялись. Так они и стояли, не в силах разжать объятий, и только когда Иван понял, что на глаза накатывает влага, отошел и, украдкой вытерев глаза, глухим голосом сказал:

– А мы думали, что все… нет тебя.

– А я вот он! – и, крутанувшись на одной ноге, добавил: – Живой и здоровый!

Надо ли упоминать о том, что работа в этот день накрылась – как тогда говорили – медным тазиком? Впрочем, их никто особенно-то и не донимал и не мешал. Сначала тяпнули за встречу, затем Иван Иванович пошел на вскрытие – труп из соседнего района оставлять на завтра никак нельзя было. Оставив второго – того, что упал с крыши, на завтра – благо его никто пока не спрашивал, друзья перебазировались домой к Ивану.

И там они просидели весь день и всю ночь и все время говорили, говорили и говорили. Выпито было совсем немного – всего-то бутылка коньяка, да и то не до конца. Ну и немного шампанского… с чешским пивом. Егор рассказал о своей судьбе, об Афгане, рассказал, и как в плен попал, и о том, как в Пакистане жил, и о том, как на Родину вернулся. А еще под гитару пел странные песни на странном языке. И даже перенастроенная им гитара звучала так странно, что у Ивана комок к горлу подкатывал.