«Да уж, природой на этой выставке и не пахнет!» — шепчешь ты и

поворачиваешься к следующей картине.

На ней кисть художника изобразила женщину средних лет. Пытается

перепрыгнуть пропасть. Платье разорвано. Тело бьет дрожь. Лицо побледнело.

Кажется, она напугана до смерти. В глазах отчаяние. Протягивает руки, пытаясь

ухватиться за край скалы. На уступе виден мужчина. Можно разглядеть только ноги, сандалии и подол одеяния. На табличке под холстом слова женщины «Если бы

только…»

Ты направляешься к следующему полотну. Эта же женщина, но уже стоит. Почва

под ее босыми ногами не колеблется. Лицо наполнено жизнью. Взгляд поднят на

людей, полукругом стоящих чуть поодаль. Здесь же тот человек, до которого она

хотела дотянуться. Подпись? Его слова: «Мужайтесь… »

Следующий портрет довольно сюрреалистичный. В глаза бросается искаженное

человеческое лицо. Рыжие волосы разметались на алом фоне. Голова растянута и

набухает книзу, образуя форму груши. Глаза представляют собой две

перпендикулярные щели, в которых мерцают тысячи крохотных зрачков. Уста

застыли в пронзительном крике. И тут ты замечаешь нечто странное: этот дикий

вопль населен сотнями каких-то паукообразных тварей. Царапая друг друга когтями, они отчаянно карабкаются вверх. Их крик вынесен в название картины: «Поклянись

Богом, что не будешь мучить меня!»

Под впечатлением ты идешь дальше. Тот же самый человек. На этот раз черты

лица гармоничны. Дикий огонь в глазах погас, взгляд спокойный и мягкий. Уста

умолкли. И надпись объясняет внезапно обретенный мир: «Свободен». Человек

слегка подался вперед, будто к кому-то прислушивается. Рука оглаживает

подбородок. С запястья свисает скоба цепи — разорванной цепи.

На другом портрете бедно одетая женщина съежилась перед толпой

разгневанных мужчин. Они грозятся побить ее камнями. Но на следующем полотне

эти камни уже лежат на земле. Почти весь двор заполнен ими. Здесь же сама

преисполненная удивления героиня и улыбающийся мужчина. Сидит в стороне и

что-то рисует на пыльной земле.

Еще на одной картине паралитик на соломенном тюфяке. Убеждает своих

друзей не останавливаться, не сдаваться, а нести его в какое-то строение, полное

людей. На следующем холсте парень уже сам взвалил свой тюфяк на плечи и, довольный, выходит из заветного дома.

Вот еще полотно: какой-то слепец кричит на раввина. В следующем сюжете он

же кланяется тому, на кого только что повышал голос.

По всей галерее последовательность повторяется. Две картины — на одной

человеческая боль, на другой — обретенный мир. Свидетельства о «до» и «после»

встречи, изменившей жизнь. Сюжет за сюжетом душевное спокойствие поглощает

горе. Счастье затмевает боль. Надежда преодолевает удары судьбы.

Но есть еще одна картина в самом центре зала. Она отличается от всех

остальных. На ней нет лиц. Нет людей. Художник опустил свою кисть в краску

древнего пророчества и вывел два простейших предмета — тростинку и льняной

росток.

6

Трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит (Мф. 12:20).

Есть ли что-либо более хрупкое, чем надломленный тростник? Посмотри на

поломанные соломинки на глади воды. Некогда высокие, стройные, упругие стебли

прибрежной травы изогнуты и беспомощны.

Ты чувствуешь себя поломанной тростью? Ты уже и не помнишь, когда стоял

прямо, расправив плечи, подняв голову? Было время, ты горделиво возвышался над

течением, был крепким, прочно укорененным в русле реки веры.

Потом что-то произошло. Тебя сломали…

грубое слово,

гнев близких,

предательство любимого,

собственная неудача,

жестокость религии.

И вот ты изранен, измучен, избит. Упрямый тростник, когда-то торчавший

задорно и прямо, унижен, изогнут, затерян среди камыша.

Или угасающая лампа. Есть ли более сильный символ наступающей смерти?

Некогда горевшая ярким огнем сейчас едва мерцает и тлеет. Еще теплая от

вчерашней страсти, но пламени уже нет. Еще не холодная, но уже и не горячая. Как