Тихонов взял заранее приготовленную ракетницу. Выстрелил – и сразу за пулемет. Чем ближе подходили немцы, тем громче стучало сердце. Тихонов еще раз проверил, как заправлена патронная лента в ШКАС, нет ли где перекоса. Откатил пулемет к левому борту и перебросил направо, откуда шли «мессеры».

Русанову немцев не было видно: мешала броня фонаря.

– Где там фрицы?

– Догоняют! Разошлись по два… Вот пошли в атаку на фланговых…

Тихонов облизнул сразу пересохшие губы. Расставив пошире ноги, заклинил себя между бортами кабины. Ноги обрели устойчивость, а руки мелко дрожали.

Майор стал убавлять скорость, уменьшил обороты мотора почти наполовину. Взгляд в форточку: налево – назад, направо – назад.

«Илы» Шубова и Маслова со своими ведомыми накренились и, показывая друг другу спины, пошли с фланга на фланг, уводя за собой атакующих… Прошло несколько секунд – кривые их полета пересеклись у него за хвостом. И в это время сзади рванулась в воздух хлесткая пулеметная очередь. Пулемет стрелка чуть помолчал и длинно выдохнул огнем навстречу врагу. Линия атаки «сто девятых» надломилась, и они пошли вверх…

Теперь Русанов, добавив мотору мощности и снижая еще больше свою четверку к земле, старался набрать потерянную скорость полета, чтобы помочь занять свое место в строю проскочившим над ним «илам». Собрал снова своих в кулак – Маслов и Шубов летели рядом.

А немцы? «Мессершмитты» вышли вверх на фланги группы и плыли параллельным курсом. В атаку пока не шли. Наверное, думали: «Что же произошло? Какие такие задние пулеметы? Откуда?» Но вот, видно, совещание кончилось. Решили еще раз попробовать ухватить кого-нибудь за «бок».

– Пилоты! Атака, не зевать!

Обе пары друг за другом падали на один фланг, на Маслова, Шубов крутым разворотом стал выводить свою пару «мессерам» в лоб. Маслов выжидал, смотрел, как сокращается расстояние.

– Пора! Разворот!

И опять Маслов несся боком на Русанова, обходя пару Шубова спереди.

Ведущий немец, видя, что «илы» уходят из его прицела, послал вслед штурмовикам метров с пятисот три длинные огненные очереди, но они пролетели за хвостами. Не попал. И сразу кинулся от Шубова вверх.

Тихонов смотрел через прицел, как «мессер» отворачивал от его и соседнего пулеметов. Ведущий немец на пикировании набрал большую скорость, и теперь она его выносила на пулемет.

Второй отвернул раньше и был не опасен.

А этот… прижал пулемет к плечу… Злорадная, торжествующая ухмылка перекосила лицо. Немец заслонил собой все кольца прицела. «Ох и хорошо! Получай!» Пулемет бил в плечо, стремился вырваться из рук. Отпустил спусковой крючок. Посмотрел влево. На самолете Пошиванова от заднего пулемета тоже тянулась к немцу огненная струя. «Мессершмитт» вспыхнул, уносясь от них все дальше влево…

Радость победного возвращения у штурмовиков была недолгой. Через несколько минут после их посадки пришли домой и «яки». Одного у них не хватало – летчик выпрыгнул из горящего самолета над территорией противника.

Осипов закончил с новыми летчиками наземную учебу, проверил в полетах, и командир полка раздал их по эскадрильям для ввода в бой. Лично Матвею не хотелось в его положении брать на себя ответственность за чью-то жизнь, но Мельник все же уговорил… Теперь он и на земле, и в полете был не один – учил молодого летчика войне.

В молоденьком сержанте еще жила детская непосредственность – все его думы и переживания можно было прочесть на широкоскулом лице, а черные раскосые глаза доверчиво смотрели на окружающий мир.

Осипов уже сделал в паре с Борубаем несколько боевых вылетов, но не увидел в них инициативы своего ученика. Злость войны и ненависть к врагу не проснулись пока в его сердце. Он еще не видел горя и смерти близких, его самого не опалила боль раны, не испугала близость собственной смерти. Миллионы убитых на войне за тысячи километров от родного аула – абстракция цифр. Это не похоронка на отца или брата, когда смерть превращается в конкретность и заставляет оставшихся в живых страдать.

Глядя на Борубая, Матвей вспоминал свой первый день войны: они, лейтенанты и сержанты сорок первого, тоже не видели и не чувствовали смерти, пока она их не ударила наотмашь. И у тех, кого война не убила сразу и не искалечила, смелость незнания постепенно сменилась зрелой настороженностью, злостью и напористостью в бою, потому что только неослабное напряжение позволило превозмочь себя, извечный инстинкт самосохранения, и идти в огонь, не убегать от врага, а нападать и, даже защищаясь, побеждать.