Заткнувшись, с пустой башкой, опустошённой душой и захолодевшим сердцем поехала куда глаза глядят, увидела неоновую вывеску СТО и свернула к ней, отдав «Опелёк» для давно намеченного профилактического осмотра, для которого всё не находилось времени. Когда же подкованный, подкрученный и подверченный, вычищенный и умытый друг выкатился из ангара и остановился, сияя под уходящим солнцем довольной улыбкой, то и она невольно улыбнулась ему.

– Что, брат, ещё поездим? – спросила вслух, пожалев, что нет СТО для людей.

– Поездишь, - пообещал ремонтник, вылезая из-за руля. – Нормальная машинка.

Поездив, бездумно повинуясь светофорам и автопотоку, и вернув душевное равновесие, завернула домой, тем более что начало темнеть.

Больше она ни в какие Третьяковки ни одной ногой, пусть там ошивается Верка. Говорят, чадо в утробе впитывает всё, что видит и слышит будущая мать. Если долго и часто стоять перед живописью, то родится художник, если слушать и слушать музыку – музыкант, если читать и читать, лучше вслух, поэзию, то – борзописец. Вот и получаются неведомо отчего детишки, не похожие на родителей. Кстати, мать как-то в их затяжных спорах обмолвилась, что, будучи в декрете, много смотрела по телеку спектаклей и кин. А ещё спрашивает, откуда у них дочь-актриса! Всё оттуда же, мамочка! Испортила судьбу дочери, а удивляется. Никаких Третьяковок! Пусть Верка вправляет мозги своему уродцу. И – баста!

Подмяв под спину пару подушек, укрыв ноги пледом и прихватив для вдохновения приличный кусман вредной колбасы с батоном, уселась на диване, решив вплотную заняться самообразованием, просмотрев несколько рейтинговых бытовых сериалов. Как раз показывали, как одна нераженькая серая кошечка лишилась мужа и, страдая, мыкаясь из угла в угол, уговаривала дочь, что папка хороший, что он их пожалеет и вернётся. Чёрта с два котяра вернётся! Он, небось, уже по горло нахлебался жалости, захотелось чего-нибудь поострее. Интересно, что дальше напридумывал сценарист?

Но этого узнать не удалось. Раздался длинный требовательный звонок, потом второй, словно объявляя тревогу. В раздражении она отбросила плед, встала, сунула ноги в шлёпанцы. «Ну, гад, опять припёрся! Понравилось алкашу! Сейчас я ему задам!» В ярости отперла и открыла дверь.

– Какого чёрта… - и осеклась: на пороге стоял, улыбаясь, Григорий Павлович, почти забытый катреранг. – Ты-ы… - удивилась Мария Сергеевна.

– Честь имею! – лихо отрапортовал нежданный гость, красиво приложив ладонь к фуражке и внимательно вглядываясь в лицо хозяйки, стараясь угадать эффект своего неожиданного появления. – Разговаривать через порог – значит, поссориться, - напомнил известную примету с намёком на то, что не худо бы ему и войти в квартиру.

– Входи, - разрешила Мария Сергеевна, не зная, как отнестись к незваному гостю. Лицо её было напряжено, левой рукой она, защищаясь, сжимала ворот халата, а правой старательно запахивала полы. «Лучше бы пришёл Валерка», - подумала, проходя в гостевую кухню. Григорий сам разделся в прихожке, а когда появился в кухне, сухо оповестила: - Могу напоить чаем и накормить колбасой с хлебом – больше ничего нет. – Она явно показывала, что не рада гостю, и он это понял.

– Не надо чая, у меня вот что есть, - поставил на стол бутылку «Муската».

– Исключено, - она поспешила занять своё защищённое со всех сторон место, - горло болит, - наврала, дотрагиваясь для убедительности до шеи, - надо беречься. – Они с минуту посидели молча.

– Ты ушла из театра? – спросил, пытаясь разговориться.

– А ты был там? – спросила, не поднимая на него глаз.

– Адрес узнавал.

– Понятно, - она сузила глаза и посмотрела прямо в его виноватые. – Вот что, давай сразу определим диспозицию, как говорят у вас. Того, что было, твёрдо обещаю, не будет, не надейся. – Григорий тоже присел с приклеенной к сухим губам улыбкой. – Не будем рассусоливать: зачем появился-нарисовался? Только не гони туфту, давай по-военному.

Он убрал улыбку.

– Слушаюсь, мой адмирал, - попытался ещё раз шуткой смягчить её негативное настроение. И сразу оглушительно: - Выходи за меня замуж.

Она и не врубилась сразу, о чём он, а когда сообразила, то:

– Ты что, спятил? Ты же женат!

– Разведусь.

Они опять с долгую минуту смотрели в глаза друг другу, сталкиваясь и отталкиваясь взглядами, не проникающими в души. Обоим было понятно, что предложение впустую. Потом она встала, осторожно обошла его выставленные колени, вышла в коридор, распахнула входную дверь и вышла на лестничную площадку.

– Григорий! – закричала призывно.

Он выскочил в коридор, недоумённо глядя на неё. – Одевайся и сматывайся пошустрей! – приказала громко.

– Не дури! – попытался он урезонить скандалистку.

– Не тяни резину! – рявкнула она. Лицо её было злым и некрасивым, распущенные волосы закрыли один глаз и щёку, она нервно отдула их. – Давай, давай, а то так заору, что переполошу весь подъезд, соседи сбегутся и застукают тебя как насильника. Тогда разведёшься не только с семьёй, но и с флотом, загремишь прямиком на галеры! Чешись, кому я сказала! – заорала в полный голос здоровым горлом.