Проснувшись на следующее утро в привычное московское время, опять стала думать: хорошо или плохо, что наконец-то ушла из Аркашкиного гадюшника, и что делать дальше? Нет, её не вышибли, она ушла по собственному желанию, так записано в трудовой книжке, и это, конечно, формулировка Аркадия вопреки приказу, состряпанному явно Лизкой. С такой записью можно бесстрашно стучаться в другие театры, может, где и примут, учитывая её стаж, вне очереди молодых претендентов, расплодившихся в столице словно тараканы. Вопрос: куда стучаться? Обязательно нужны приличные рекомендации и блатные знакомства, которых у неё нет, о которых не побеспокоилась за десять лет. Всё думалось, что засветит по-честному и без них, и вот – крахнулась. Съездить, что ли, к родителям?

Но прежде пошла в ближайшую церковь. Крестясь, прошла в боковой предел к иконе святой Марии, у которой всегда выпрашивала благословения на новый спектакль, а сейчас оно нужно было по горло. Попросила и о здравии родных, не забыла поставить свечку и во здравие раба божьего Ивана. Сказано ведь: не держи зуб даже на врага своего. Раздав по монетке нищим на паперти, позвонила родителям, они оказались дома.

– Что это вы филоните? – поинтересовалась у матери озабоченно.

– Сегодня, дорогуша, суббота, - ответила та.

Оба родителя двигали науку Авиценны, и были очень недовольны, когда их единственное дитя свалило в лицедеи.

– Надо же, а я и не знала, что сегодня суббота, - радостно созналась дочь.

– Значит – счастливая, - выдала диагноз кардио-доктор и доктор меднаук одновременно. – Будешь ею вдвойне, если приедешь к обеду – будут твои любимые домашние пельмени с настоящей крестьянской сметаной.

– Лечу, - пообещала дочь, подумав, что, может быть, она и вправду счастливая от того, что избавилась, пусть и с кровью, от художественной опеки чуждого по духу режиссёра, от театра, который неумолимо шёл ко дну? Может, не хаять, а хвалить надо мерзавца за то, что спихнул с Титаника? Может быть, прав лохмач-бородач, что надо доверять судьбе и принимать её дары безропотно? Не быть чересчур упёртой и гордой и не киснуть? Может быть, следует по-христиански извиниться перед Аркашей? Не сейчас, потом, при случае?

Родители у неё были классные, класснее всех классных. Она никогда не видела и не слышала, чтобы они ссорились, всё всегда делали вместе: и в саду-огороде, и на кухне, и в дачном хозяйстве. Они и диссертации писали вместе, помогая друг другу, и защищались в один день, и уже долго-долго работали в одном институте, занимаясь и наукой, и практической хирургией, и не раз отказывались от баллотировки в Академию, поскольку тамошние учёные одуванчики негласно возражали против семейственности в своём замкнутом плесневеющем сообществе, и была вероятность того, что одного примут, а второму достанутся чёрные шары. Для Марии Сергеевны они были идеальной супружеской парой, идеалом семьи, вряд ли достижимым кем-либо ещё, а тем более ею, с её взбалмошным характером, унаследованным, как выяснили на семейном совете, от материной матери, слывшей особой экзальтированной и непредсказуемой, но отходчивой и доброй. Доктора и отдыхали, если удавалось, всегда вместе, посвящая один-два вечера в неделю значимым концертам классики или новым оперным постановкам, и были равнодушны к театральной жизни города, считая театр уделом людей с недоразвитым интеллектом, приспособленным для удовлетворения низменных вкусов публики, не желающей перенапрягаться и самостоятельно мыслить. Переубедить их было невозможно, потому они мало интересовались успехами и провалами отщепенки, смирившись со злокачественной интеллектуальной опухолью в их роду. И всё равно родители для Марии Сергеевны оставались эталоном, потому-то её насторожила и огорчила концепция существования порознь двух любящих сердец, предлагаемая таёжным охломоном. Она посчитала её хитрой уловкой нечестного завоевателя. Нет и нет, лохмуша, уж если да, то да и только вместе, без всяких виртуальных отношений. Зачем здоровый сильный мужик пошёл в обход, расставляя капканы, а не попёр в лоб, как ей хотелось, хватая ручищами и сминая бабскую волю? Даже в постель к ней не решился залезть, хотя она… ладно, замнём. Ничего у них не сложится, как пить дать, свободы она никому не отдаст и не полезет за ним на кедровые деревья за шишками. Не дождётся! Так что адью, мой лохматый мусью!

За обедом примерная дочь отчиталась за успешные гастроли, умолчав, чтобы не расстроить любимых родителей, о прорезавшемся певческом даре, поделилась сумбурными впечатлениями об ужасных красотах Севера, а на десерт сообщила, что ушла из театра. Приятная новость, однако, докторов не впечатлила, хотя они и ожидали этого скорого события все десять лет.

– Собираешься заняться чем-нибудь более практичным и полезным? – осторожно осведомилась мать, собирая грязную посуду в мойку, а профессор надел фартук, чтобы вымыть её.

Взбалмошное дитя улыбнулось.

– Попытаюсь проникнуть в какой-нибудь более респектабельный и классный театр.

– Значит, не дождёмся мы внука, - вздохнула потенциальная бабушка. – Сейчас, когда ты в перерыве, самое бы время. – Она снова подсела к столу для серьёзного разговора. – Неужели у тебя, в твои годы, с приятной внешностью, при твоём широком общении не нашлось ни одного достойного мужика?

Маша отвернулась к окну, вглядываясь поверх крыш вдаль, как будто хотела разглядеть там далёкое и достойное.

– Не беспокойся, есть двое, но оба нездешние: один – дальневосточник, другой – северянин, так уж получилось.

– И кто же из них больше по сердцу? – мать оперлась локтями о стол, положив подбородок на сложенные ладони и приготовилась внимательно слушать.

Не отводя глаз от окна, дочь ответила задумчиво:

– Пожалуй, дальневосточник.

– Так поезжай к нему, - в голосе родительницы послышалось нетерпение и даже приказ, - или вызови сюда. Долго будешь выбирать, одна останешься. В твои годы бабы легко поддаются на ошибки, которые потом трудно исправить, не прогадай, ожидая какого-то необыкновенного.

Упрямая дочь засмеялась и повернулась лицом к матери.

– Я хочу такого, как отец.

Удачливая супруга отклонилась назад, оставив скрещенные ладони на столе.

– Такого теперь и днём с огнём не сыщешь, - и сразу же, не давая дочери передохнуть: - Вызовешь?

Маша захохотала, радуясь настойчивости любимой и любящей матери.

– Вызову, - пообещала и опять захохотала, - обоих, - задыхаясь от нервного смеха, - для страховки, - и обе засмеялись, хотя доверительный разговор снова кончился ничем.