У любопытных соседей начали приоткрываться двери. Григорий, поняв, что она не шутит, что её не унять и ему ничего не светит, кроме решётчатого окошка, торопливо нахлобучил фуражку на разлохмаченные кудри, накинул шинель, сунул руки в рукава и, застёгиваясь на ходу, выскочил на площадку. Она отодвинулась, давая ему дорогу на лестницу.

– Ну и стерва же ты! – прошипел, проходя мимо, и наверное ударил бы, если бы не подглядывающие соседи.

– Радуйся, что не досталась, - обрадовала она друга напоследок. – Счастливого плаванья, мой капитан! Пять футов тебе под килём! – и быстро ушла в квартиру, захлопнула дверь, заперлась на замок, задвижку и цепочку, прислонилась спиной к прохладной двери. «Не надо нам ваших чёрненьких Григорьевичей с тёмными ночными глазами, обойдёмся!» Постояла, приходя в равновесие, потом прошла на кухню, увидела оставленный моряком якорь, поискала штопор, не нашла и распечатала бутылку давно освоенным методом продавливания пробки внутрь с помощью толстой ручки вилки. Можно, конечно, и пальцем, но не исключено, что он может застрять и тогда не нальёшь ни капли и ходить неудобно. Набулькала полную кружку и, не отрываясь, выпила. Утёрлась по пьяни тыльной стороной ладони и окончательно успокоенная, чуть пошатываясь от мгновенного винного удара по мозгам, ушла в устроенное мягкое и тёплое гнёздышко на диване.

Самообразовываться больше не хотелось. Взяла лежащий на спинке мобильник, нашла в телефонных адресах Григория Павловича и стёрла из памяти, надеясь, что из собственной тоже. Перелистывая, наткнулась на Анну – и её долой. А заодно и Верку. И остановилась на Иване Всеволодовиче. Вспоминая забывающийся облик волшебника и перебирая в забытьи пальцами по мобильнику, она вдруг услышала искажённый электроникой, но такой знакомый басок:

– Слушаю, - и замерла, не понимая, что случилось и как нажала на вызов. А оттуда, из далёкого далека уже донеслось как выдох, вмиг пролетевший почти десять тысяч километров: - Вы? – он маг, он её сразу вычислил, и молчать больше нельзя.

– Я, - ответила задрожавшим от волнения голосом. – Здравствуйте, Иван сын Всеволодов.

– Здравствуйте, дорогая Мария Сергеевна. Как хорошо, что вы позвонили, как я рад, - он и вправду был рад, что угадывалось по взволнованной интонации любимого ею баска. – Я, признаться, нечаянно стёр ваш номер, а через час улетаю на север, в тайгу, на всю зиму, а оттуда не позвонишь. Так что вы попали со звонком в самое то время.

Она рассмеялась.

– А я, признаться, - не поверила, что он нечаянно стёр её номер, - звоню, чтобы сообщить, что письма с вашим прощанием не получала.

Он тоже там засмеялся, радуясь, очевидно, прощению за прощание.

– А я его и не писал, - и предложил устраивающий обоих вариант: - Наверное, какой-то наш общий недруг подкинул его.

Она рассмеялась ещё громче, радуясь в свою очередь его способности находить удачный компромисс.

– Я так и подумала. Ну, как вы там после отпуска? Оклемались?

– Вполне. Родная природа, друзья и обжитые стены быстро привели в рабочее состояние, дел столько, что раскачиваться некогда. Да что я? Вы-то как? – приятно забеспокоился о ней. – Как гастроли?

– Лучше не вспоминать, - она невольно тяжко вздохнула.

– И не будем, - согласился он. – Помнить стоит только хорошее и собственные долги.

Она опять рассмеялась освобождённо, подумав, что никогда ни с кем ей не было так легко разговаривать.

– А я ушла из театра, - и сразу поправилась: - Вернее, меня ушли.

– И что? – в голосе Ивана Всеволодовича послышалась неподдельная озабоченность. – Переживаете?

– Ничуть! – чересчур бодро успокоила она его. – К этому всё шло, - и похвасталась: - Теперь снимаюсь в многосерийном фильме, - поспешила опередить события.

Он чуть помолчал, переваривая её неожиданное преображение.

– Знаете, мне представляется, что кино и театр – два совершенно разных искусства. Вам не стоит разбрасываться.

«Легко ему так говорить! А если жрать нечего?»

– К сожалению, работы в театрах пока не нашлось, - ответила с обидой за себя и на него за непреклонный дилетантский теоретизм.

– А вы попытайтесь устроиться хотя бы на третьи-четвёртые роли, - посоветовал, не зная реальной театральной обстановки, - потерпите забвение и нужду, упорно делайте своё дело, - «Опять он со своим маленьким делом!» - делайте его хорошо, даже если сейчас оно никому не нужно. Я верю, я знаю, вы выйдете в конце концов на свою дорогу, завоюете и сцену, и зрителя, и благожелательную критику. Как бы мне хотелось увидеть вас на сцене! – Он там, вдалеке, вздохнул, предавшись неосуществлённой мечте.

– А я, - откликнулась она, чуть понизив голос, - тоже хотела бы…

– 12-

Она замолчала на полуфразе, так и не сказав, что хотела посмотреть. Иван Всеволодович с ненавистью взглянул на дисплей мобильника – так и есть: сдох аккумулятор. В сердцах выругался по матушке и, разозлившись, выкинул мобилу в открытую форточку. Несчастный аппаратик мелькнул серебристым корпусом и исчез в недавно нагребённом огромном снежном сугробе. Опомнившись, неврастеник выглянул в окно, высунул голову в форточку, но ничего не увидел, он даже не заметил, куда нырнул мерзавец. «Там же её телефон!» - чуть не взвыл в отчаяньи и хотел было выскочить с лопатой и найти, но тут вошёл Николай и поторопил:

– Иван Всеволодович, пора. Из аэропорта сообщили, что вертолёт ждёт. Машины загружены, всё на мази. Пошли?

Скрипнув зубами и зло взглянув на помощника, начальник открыл внутреннюю дверь кабинета и крикнул в камералку громче, чем надо:

– Зина! Вали сюда! – Вошла Зина, жена Николая, корпевшая над шлифами. – Слушай, я тут нечаянно выбросил в окно мобильник… - у Зины от удивления округлились глаза, - …найди и пользуйся. Приеду – отберу. Хорошо? – и, не ожидая согласия, заспешил на выход – он не умел заставлять себя ждать и терпеть не мог ждать других. Почти бегом пересёк двор, рывком вскочил в кабину вездехода «Урал». – Давай, Сашок, трогай с богом, - разрешил шофёру, и они поехали. А следом за ними двинулся ГАЗ-66 – фургон с зимовщиками.