– Маша,- попросил он, чтобы не углубляться в тошнотворную тему, - сообрази мне пару килограммов фарша для пельменей – надо к обеду успеть.

Бардо сразу же вернула на приятную личность дежурную обворожительную улыбку.

– Гриша, у нас есть утренний свежий фарш без добавок? Принеси на пару кило. Сейчас сделаем, - обнадёжила редкостного покупателя. – Женился?

– Да нет, я же, сама знаешь, - однолюб, - выразительно посмотрел на первую симпатию.

– Да ладно тебе, - смутилась та.

Гриша прервал объяснение, притащив чуть больше двух кило.

– Подожди, - остановил продавщицу, когда та подавала фарш, уложенный в пакет, и всунул в него приличный шмат говядины. – Как был ты чокнутым, так таким и остался, - повторил клеймо, припечатанное Каланче Дарьей. – Если всё же исправишься, забегай, экспедитором возьму по блату.

Блатной улыбнулся, удивляясь и завидуя деловитости бывшего одноклассника.

– Не справлюсь, - отказался ещё раз, - совесть заест.

– Какая такая совесть? – снова вспылил мясник. – О чём ты верещишь? Забудь! Ампутируй, пока не поздно, иначе не выживешь. У кого ты её щупал?

Отмирающий совестник поджал губы.

– У нас там её хватает. Почти все такие.

– Пока! – уверенно отрезал, словно аппендикс, удачливый современник рыночной эпохи. – Да пошёл ты! – и подал руку для прощального рукопожатия как другу.

Возвращаясь с богатой добычей, Иван Всеволодович был перегружен нерадостными мыслями. Как ни крути, а грицацуевцы правы: это они, избавившись от совести, делают настоящее, ощутимое дело, полезное не только для себя, но и для Родины. Мясо всем нужно. А кому нужны тонны вынесенных совестливым геологом проб и камней, сотни квадратных километров исхоженных площадей и кипы исчерченных, размноженных и спрятанных в архивах геологических карт и разрезов? Разве только кандидатам в кандидаты тухлых наук да дипломникам вузов? Больше десятка лет исходил Иван Всеволодович впустую, мог пешком обойти земной шар, так и не добыв для народа ни куска мяса. Чем оправдать своё существование? Судьбой? Маленькими делами, которые делал усердно и бесполезно, теша своё маленькое самолюбие и чересчур ранимую совесть? Но маленькие разрозненные делишки не сделают большого, а судьба благоволит не к тем, кто копается под носом, а к тем, кто умеет работать на перспективу и видит далеко вдаль и вширь, не зацикливаясь на приятных мелочах. Иван Всеволодович, как это ни парадоксально, был приверженцем чистой геологии без примеси рудных поисков. Он уже успел осмыслить, что любое найденное рудопроявление вызывает громадный, нездоровый, ажиотаж в геолого-административных кругах и сопровождается переходом на руководство по принципу: «Давай, давай!». А уж ежели засветит месторождение, то тут не до геологии в чистом виде. Сразу слетается самая крупная и подкусывающая мелкая саранча из институтов и главков большой столицы и столицы края и начинается подковёрный делёж приоритетов местными и дальними начальниками, под мудрым руководством которых по неизвестным прогнозам академических корифеев было обнаружено несчастное месторождение. Никто и не думает, и не спрашивает, как оно было найдено на самом деле, всем и так ясно, что оно должно было быть там, где найдено, а первооткрыватель всего лишь выполнил ремесленную работу. Затюканный заумными подсказками и многосторонними обширными объяснениями, как и что он нашёл, бедный геолог-поисковик, в конце концов, будет отодвинут в конец списка претендентов на награды и премии и тихо, незаметно сопьётся. Нет, Иван Всеволодович не хотел заниматься рудной геологией, не хотел добывать мясо и, значит, не хотел быть полезным народу. Но, всё же, в душевной тайне надеялся когда-нибудь найти хотя бы малюсенькое-премалюсенькое месторожденьице, за которое не уцепятся маститые геологи-акулы.

Чтобы как-то оправдать земное существование, весь следующий день занимался обустройством родительского хозяйства. Мать не нарадовалась на первенца: - «Как ты приедешь», - толкует, - «так я и сплю всю ночь без просыпу, и спину не ломит, и на каторге не устаю». А отец молчал, но по смягчённому выражению лица угадывалось, что и он доволен сыном. Неожиданный вечерний звонок вернул утраченную было надежду, а с ней исчезли и гнетущие мысли о земном прозябании. И вот он в уже сгущающейся темноте ждёт второго звонка.

И дождался.

– Всё пропало! – голос у Марии Сергеевны был тусклым, глухим, словно осипшим от внезапной болезни.

– Что случилось? – забеспокоился Иван Всеволодович. – Вы попали в ДТП? Провалили спектакль? – Иногда ему очень хотелось второго, чтобы она не отдалялась от него в успехе.

– Ни первое, ни второе. – От сердца у Ивана Всеволодовича отлегло. – Хуже!

А он-то было успокоился.

– Что хуже?

Она слегка напрягла голос, и слышалось, что начинает злиться.

– Спектакль-то как раз прошёл с триумфальным успехом: было много смеха, аплодисментов и вызовов актёров и режиссёра, были и цветы, и подарки. А потом… - голос её прервался судорожным вздохом, - потом… вместо того, чтобы тихо порадоваться и разбежаться в радости по хатам, решили по русскому обычаю радость усилить, и всей кодлой завалились в ближайшую ресторацию. Тем более что Аркадий орал, что за всё заплатит сам, из собственного загашника. Увы: безмерная, искусственно вздутая радость всегда кончается слезами. Так и у нас. Когда все в радости и эйфории от успеха и дармовой обжорки очень быстро, торопясь, напились и, извините за выражение, нажрались и скучковались по пьяным интересам, как Доменик Троскана начал приставать к молодой актрисе, которой он дал одну из главных ролей, и не исключаю, что требовал расплаты натурой. Вы слышите?

– Да, да, говорите.

– И, вероятно, добился бы своего, но в тайный договор вмешалась ревнивая примадонна. Она умело отправила в нокаут соблазнительницу чужих мужей и по совместительству главных режиссёров, а потом под горячую руку – в нокдаун героя-любовника, заступившегося было за поверженную, схватила живую собственность за ворот пиджака и поволокла к выходу так, что он, беспомощный, надравшийся вдрызг, смешно перебирал ногами, пытаясь устоять и не шлёпнуться на задницу. – Мария Сергеевна слегка передохнула, очевидно, снова переживая ресторанную трагикомедию. – А наши все молча наблюдали, не пытаясь помочь ни ей, ни ему. Когда пара с шумом вывалилась за дверь, радость наша испарилась, а на смену ей пришли слёзы. Чёрт с ним, с непутёвым человеком – режиссёром, главное, он не заплатил за удалое пиршество ни полушки. Пришлось нам сбрасываться. Вот так, дорогой Иван Всеволодович, кончаются незапланированные экспромт-разгулы. Как вы думаете, что теперь с нами будет? Признаться, выходить на сцену под творческим руководством негодяя не хочется.

Чуть помолчав, собираясь с мыслями, маг и советчик начал осторожно, вслух, нащупывать верное решение для неё.

– Не мне вам говорить, что люди по природе своей и воспитанию такие разные, что до сих пор для этих животных не существует толковой классификации. И надо приспосабливаться жить среди них и тем более работать, чтобы жить, не замыкаясь в собственную непроницаемую стерильную коробочку. Все мы как-то влияем друг на друга и, к сожалению, как толкуют психологи, не в лучшую сторону. Что делать – большие дела не делаются чистыми руками и чистыми помыслами, как врут беспринципные политики. У каждого чистюли в голове всегда копошится свой личный интерес. Настоящие дела делаются профессиональными умами и руками и, к сожалению, люди, обладающие ими, часто не отличаются высокими моральными качествами. Но именно такие делают дело не только для себя, но и для обладателей чистых помыслов и рук, не способных справиться с большим делом при отсутствии профессиональных знаний. Среди ваших, судя по жёлтой прессе, немало горьких пьяниц, многожёнцев и просто трусливых склочников и осведомителей-анонимщиков. Это они, а не Сталин, ссылали на каторгу, расстреливали и сажали за решётку, сообразуясь с собственными меркантильными соображениями, а иногда и просто так, из зависти и злобы. К сожалению, таланту часто сопутствует низкопробная душонка, и нет между ними обратной пропорциональности. Смиритесь с тем, что главное в жизни – ДЕЛО, какими бы руками и помыслами оно ни совершалось. Время соседских кухонных чаёв за запотелой бутылкой водки и бесконечным перелопачиванием новостей и сплетен прошло, кануло вместе с перестройкой. Сейчас соседи по лестничной площадке не видят друг друга в упор, работники одного предприятия не знают личной жизни друг друга и, что совсем странно, не интересуются ею. На смену коллективизма грядёт разрушительный индивидуализм, и так во всём мире, а значит, так надо природе. Вы меня слушаете?