Шрифт:
— Я — нет.
– Это муж...— она осеклась.
— Что — муж? — не дождавшись конца фразы, спросил Бондаренко.
— Ну... он много читает. Рассказывал мне: как-то читал статью в «Вокруг света», или еще где, не помню,— о золотом балансе страны.
Сергей Тимофеевич отметил про себя, что говорит она по-русски правильно, без акцента, не затрудняясь в выборе слов.
— Какое у вас образование?
— Десять классов. И курсы счетных работников.
— Ну, что ж, спасибо,— сказал Бондаренко, вставая и показывая тем, что допрос окончен. Пододвинул к ней листок.— Прочитайте и подпишите.
Когда она вернула ему ручку, он вдруг спросил:
— Сколько вы заплатили за мельхиоровое кольцо?
Он ждал. Он очень ждал, что вот сейчас реакция будет необычной, ему казалось, что его вопрос повергнет ее в растерянность, потому что он чувствовал — дело с перстнем нечисто. Но ничего этого не произошло. Без тени смущения на лице, с искренним недоумением она переспросила:
— Какой перстень?
— С темно-зеленым камнем очень большим камнем Неужели не помните?
— А-а. этот Помню, почему же Он давно у нас валяется, чуть ли не с момента открытия скупочного отдела. Но я не помню его стоимости. Да он недорогой. Ума не приложу, зачем и кому он понадобился.
— Откуда вы знаете, что кольцо исчезло? — подался к ней Бондаренко
Она усмехнулась.
— Заведующий наш приходил. Апельсинов мне принес Он и сказал.
— Вам известен адрес Чернобыльского?
— Вы и о нем уже знаете?
— Отвечайте, пожалуйста, на вопрос
— Ради Бога. Конечно, известен. Переулок Псыжский пять.
— Квартара?
— У него свой домик.
Из больницы Сергей Тимофеевич вышел чернее тучи В его голове уже выстраивалась до визита сюда стройная, как он думал, версия, в которой было отведено место и для Фатимат Паритовой, но после допроса версия эта основательно поколебалась.
Вернувшись в угрозыск, он все-таки позвонил Абдулу Маремкулову и приказал выяснить, сколько заплачено скупочным отделом за украденное кольцо. Мысленно ругнул,себя, что не сделал этого раньше.
Через полчаса Абдул явился к Сергею Тимофеевичу с актом судебно-медицинской экспертизы о телесных повреждениях, нанесенных Паритовой, и доложил:
— Двести рублей с копейками, товарищ майор, стоило это кольцо. Документы — в порядке, все проведено через кассу, я проверял...— и добавил торжествующим тоном' — Я же говорил — оно ни черта не стоит
Сергей Тимофеевич Бондаренко всю жизнь считал себя чернорабочим в криминалистике. Все, чего он добился, он добился трудом, усердием, вошедшим в поговорку среди работников управления. Ему ничего не давалось легко, и он знал причину, потому что принадлежал к той, довольно редкой породе людей, которые научились более или менее точно оценивать собственные достоинства и недостатки. Первое, что он предпринимал, какое бы дело ни попало в его руки,— это собирал сведения. Любые — возможные и невозможные, прямо или косвенно относящиеся к расследованию. Пока он не исчерпывал последних шансов на сбор таких данных, пока что-то еще можно было выяснить и сопоставлять, он выяснял и сопоставлял, а потом уже пробовал строить догадки и предположения. Метода эта часто избавляла его от непродуманных скоропалительных решений, но отнюдь не способствовала ускорению следствия. Если же он пытался нарушить заведенный порядок и поступал наоборот, расследование шло вкривь и вкось, и ни одна из его версий подтверждения не получала.
Нет, он не из тех, кому от Бога дано снимать звезды с неба — нечего ему надеяться на всякую там интуицию, нечего ждать озаряющих мгновений, надо просто работать.
В молодости Бондаренко окончил рабфак, как и многие его сверстники из рабочих семей, потом был призван на военную службу, побывал на Халхин-Голе, по ранению демобилизовался и был направлен на службу в органы НКВД. Начал с должности инспектора регбюро и вот уже два года он — начальник угрозыска в Черкесске. С новыми товарищами по работе сошелся быстро, прижился, как говорят; обладая характером спокойным, уравновешенным, может быть, даже несколько флегматичным, он умел ладить с людьми, не чурался общения с ними в неслужебное время, был обязателен, трудолюбив и честен. Было в управлении, пожалуй, только два человека, с которыми у Бондаренко как-то не складывались взаимоотношения,— Гоголев и Коноплянов. Перед Виктором Ивановичем Гоголевым он беспричинно робел, а с Конопляновым у них была явная несовместимость, обнаружившаяся сразу, как только Сергей Тимофеевич появился в управлении.
Копаясь в бумагах и протоколах по делу о попытке ограбления ювелирного магазина, Бондаренко корил себя за то, что изменил обыкновению и, не выяснив всех обстоятельств, соблазнился неожиданно возникшей догадкой, которая, по-видимому, оказалась ошибочной и спутала ему карты.
Поначалу он был почти убежден: налицо симуляция кражи — зачем бандитам брать никчемную побрякушку, если рядом — золото и драгоценности? Кража явно инсценированная. Но зачем? Возможно, за кольцо выплачена скупочным отделом крупная сумма подставному лицу, а когда все уляжется, будет поделена по сговору? Настораживало, правда, что удар, нанесенный Паритовой, был довольно силен — едва ли она могла добровольно согласиться получить увечье. Впрочем, нападавший мог просто не рассчитать. Камень-то был обернут платком. Кстати,— как это он опять упустил — надо узнать у Абдула, подвергли ли платок технической экспертизе?
Первую трещину версия Бондаренко, еще неясная, получила, когда очкарик-заведующий, с самого начала произведший на шефа угрозыска впечатление человека, не умеющего лгать, заявил, что перстень мельхиоровый и стоит недорого. Проверка Маремкулова поставила точки над и: двести рублей. Кто станет из-за такой мизерной суммы огород городить?
Бондаренко вздохнул и, открыв шестидневку, стал записывать, что ему следует предпринимать по делу в течение всей недели.
В этих записях был весь Бондаренко. Медлительный, но надежный Бондаренко, который ничего не забудет, ничего не упустит.