Шрифт:
Пока Дараев был у Кондарева, Жунид допросил Хахана Зафесова, прибывшего по его вызову из аула Дейхаг В прошлом конокрад и абрек, шестидесятилетний Хахан Зафесов, имя которого гремело от Кубани до Терека, добрую половину своей бурной жизни просидел за решеткой Сидел при царизме и при советской власти. Последние десять лет после освобождения он жил как будто тихо и не был замешан (а может быть, просто не попадался?) ни в одном деле. Однако, изучая его биографию по документам регбюро, Жунид почему-то пришел к твердому убеждению, что Хахан не оставил прежних связей. Старик нигде не работал, занимаясь своим небольшим садом и огородом, жил одиноко, но иногда односельчане видели в его сакле свет и слышали голоса, хотя из аульчан к Хахану никто не ходил. Видно, старые дружки не забывали прежнего вожака.
С Зафесовым Жунид познакомился год назад, будучи в командировке. Зная о его прошлом, расспрашивал бывшего конокрада об известных тому способах угона лошадей и скота. На эту тему старик говорил охотно. Глаза его загорались, узловатые руки с длинными, тонкими, как у скрипача, пальцами подрагивали от возбуждения. Но, когда речь заходила об именах, Зафесов запирался на все замки, и выудить из него что-либо становилось абсолютно невозможно
Теперь, во время допроса, Жунид прямо сказал бывшему абреку, что его «нейтралитет» еще мог быть объясним прежде, например, в годы гражданской войны, но сейчас, когда прошло столько лет и он, как видно, покончил с прошлым, молчание его нельзя истолковать иначе, как умысел, представляющий ощутимый вред для пролетарского государства.
Старик угрюмо засопел. Пожалуй, Жунид задел верную струнку.
После долгого, утомительного для Шукаева допроса Зафесов, наконец, сказал кое-что. По его словам, один из табунщиков конефермы, ранее привлекавшийся к уголовной ответственности за кражу лошадей, но скрывший во время допроса свою судимость, мог рассказать нечто существенное. Таким образом, сомнения Жунида относительно того, что табунщики говорят гораздо меньше, чем им известно, еще более укрепились. Особенно подозрительным казался ему Аскер Чич, которого он и вызвал на повторный допрос.
— А не темнит ли Хахан? — спросил вернувшийся Дараев.
— Вполне вероятно. Нужно, однако, найти способ заставить его разговориться.
В дверь постучали.
— Войдите.
На пороге показался пожилой адыгеец с крупными чертами лица и мясистым в прожилках носом. На грубом, словно вытесанном топором лице его беспокойно и трусливо бегали маленькие глазки, близко посаженные к переносице. Трудно было с первого взгляда сказать, что выражает его лицо Тупость как будто и, пожалуй, страх.
Сняв овчинную папаху, он неловко поклонился и сел на предложенный ему стул
— Аскер Чич Коневод, которого я пригласил для повторного допроса. Работал в Чохраке табунщиком на конеферме., живет в ауле Насипхабль,— шепнул Жунид Вадиму. Тот молча кивнул и взял лист бумаги.
— Об ответственности за дачу ложных показаний вас предупреждали на первом допросе,— начал Жунид.— Но вы скрыли от следствия, что в прошлом имели судимость. Как вы это объясните?
— Зря судили. Нечестно судили,— на довольно сносном русском языке ответил табунщик.— Краснодар тогда Екате-рингородом назывался. Полицей меня взял. В тот день война с японами начался.
— За что вас арестовали?
— В мой сарай кто-то краденый конь ставил..
— Кто ж это вам хотел коня подарить? — усмехнувшись, спросил Вадим Акимович.
Аскер Чич достал из кармана белую грязноватую тряпку и шумно высморкался.
— Хахан Зафесов. Мстить хотел. Раньше он крал у моего соседа жеребец, а я отнимал... в лесу отнимал...
— Вы не ответили по существу,— перебил Жунид.— Я имею в виду допрос двадцать третьего сентября. Почему, скрыли судимость?
— Начальник не спрашивал,— хмуро отвечал коневод.— Зачем зря сказать?.. Судили неправильно... Хахан полицеев на меня пустил... И давно это было.
Шукаев полистал документы. Извлек протокол первого допроса.
— Вот ваши слова: «Никогда не судим». Говорили?
— Не помню...
— А почему солгали следователю, что не приметили ни одного из налетчиков? — быстро спросил Дараев.
— Правду говорил. Ничего не видел,— упрямо твердил табунщик, глядя в пол.— Темно был. Никого не видел.
— В таком случае,— резко сказал Жунид,— мне придется арестовать вас по подозрению в сокрытии преступников. Имейте в виду, мы шутить не намерены...— И Шукаев пододвинул к себе чернильницу, как бы собираясь выписывать ордер на арест.
Коневод шмыгнул носом. Глаза его снова испуганно забегали.
— Не пиши, начальник, я скажу,— пробормотал он, наконец,— все, что знаю, скажу. Разве мне хорошо? Совсем нехорошо. Кони, который украли, на меня тоже записан... И я отвечаю... А кто взял, кто крал — не видел. Правду сказал. Однако подозрений имею...