Немало было и вельми ученых мужей, знавших разные премудрости и глаголавших на многих языцех. И, вестимо, имели они знатные вифлиотеки. Особливо князья наши… Почин тому, надо быть, положил великий князь Ярослав Володимерович, не зря прозванный Мудрым: книг имел он в своих хоромах великое множество и, сказывают, денно и нощно предавался чтению. Такоже и сын его — Святослав Черниговский, — у этого не токмо хоромы, а и клети были книгами полны. Да и Всеволод Ярославич был зело учен и легко изъяснялся на пяти языцех, окромя своего родного, — а из земли своей он николи не выезжал! В Киеве воздвиг он училище для благорожденных девиц, где обучали их грамоте и всяким наукам… Михайло Юрьевич, Мономахов внук, с греками, с латынянами и с немцами беседовал на их языках и книг имел пропасть… Не менее того имели их галицкий князь Ярослав Осмомысл и Святополк Черниговский, оба славные своей ученостью… Смоленский князь Роман Ростиславич да волынский Володимир Василькович в своих городах открыли многие училища и держали на своем корму немало грецких и латинских учителей. Роман Ростиславич столь много о просвещении народа своего пекся, что всю свою казну извел на школы да на книги и умер в столь крайней бедности, что смоляне, дабы прилично похоронить его, должны были собрать складчину… Великий князь Костянтин Всеволодович во Владимире и в Ростове Великом воздвиг училища, и многие отроки обучались там всяким наукам от грецких, латинских и своих, русских ученых мужей. И одних только грецких книг тем училищам подарил князь более тыщи… Великим книголюбцем был такоже князь Гавриил Мстиславич в Новгороде — не зря его Церковь наша к сонму святых причислила. Много порадел он о просвещении Пскова и Новгорода, где по примеру мудрого предка своего Ярослава Володимеровича повелел всех охочих до знания отроков и отроковиц обучать грамоте.

Да нешто только среди князей наших бывали столь просвещенные мужи? — продолжал свои неторопливые думы святитель, как драгоценные четки, перебирая в памяти славные имена русской древности. — А боярин Ян Вышата? А отцов Церкви сколько! Почитай, каждый монастырь был в те поры очагом мудрости… Новгородский епископ Иоаким, первый летописец земли Русской, учредил в Великом Новгороде школу еще в шесть тысяч пятьсот тридцать осьмом году, — должно, первая была на Руси [204] . Обладателями великих знаний и изрядных книжных сокровищ были такоже епископ Туровский Кирилл, митрополит Климентий Смолятич, инок Григорий Печерский, Моисей Угрин, Никон Черноризец, Исаакий Затворник… да разве всех перечислишь? Борзо и охотою шел народ наш к свету и знанию, и вот все сгубила проклятая Батыева орда! Все те сотни городов были порушены во прах, почти все те богатства книжные сгибли в пламени пожаров. И вновь одичал русский народ… Грамотный человек на Руси теперь в редкость, сколько и попов есть вовсе темных! Книг не осталось от прежнего и сотой доли. Да и кто бы о них помышлять стал, покуда хоть чуток ран своих Русь не залечила? Вот только лишь сто годов спустя Иван Данилыч Калита о них впервой вспомнил. Не тем будь помянут, — бессовестный был человек и скаред великий, но на книги денег не жалел, и немало их было на Москве размножено за годы его княжения. И за это простит ему Господь многие из его прегрешений…» [205] .

Старик келарь, вошедший с серебряным свечником, в котором горели три толстых восковых свечи, нарушил размышления митрополита и вернул его мысли к действительности. Он потер лоб сухой старческой рукой и спросил:

— Что, не приходил еще ханский посол?

— Покуда не был, владыка, — ответил монах, ставя свечник на стол. — Должно, не придет уже, вишь, ночь на дворе.

— Придет беспременно. Тогда веди его прямо сюда.

— Приведу, владыка. Чем еще велишь послужить тебе?

— Ничего не надобно, отче. Ступай покуда с Богом.

Инок бесшумно вышел, а митрополит снова погрузился в раздумье. Но теперь мысли его приняли иное направление:

«А может, и впрямь не придет посол? Хотя такой слова своего не порушит, видать по обличью… Удивления оно достойно, его обличье: николи не встречал такого татарина… Да точно ли он татарин? Что-то мне с первого мига, как его увидел, гребтится иное… будто знаем он мне. Но отколь?.. Кажись, вот-вот ухвачу, постигну, ан нет, уплывает… Господи, освети разум, укрепи память мою!..»

Старец закрыл глаза и, откинув голову на спинку кресла, замер неподвижно, весь унесясь в минувшее. Так прошло несколько минут. Вдруг лицо его посветлело, в открывшихся глазах блеснула радость. Он вспомнил!

Это было тринадцать лет тому назад, когда он, Алексей, впервые посетил Орду и Господь послал ему силу исцелить ослепшую ханшу Тайдулу. В те дни в Сарае о том только и говорили. У православного епископского подворья, где остановился митрополит, день и ночь стояла толпа всякого убогого люда, чаявшего хоть коснуться одежд русского чудотворца либо поднять горсть пыли с того места, куда ступила его нога.

И вот, поздно вечером, когда уже совсем смерклось, растолкав убогих, вошел в ворота человек — по одежде знатный татарин — и потребовал допустить его к святителю. Думая, что это посланный от великого хана либо от Тайдулы, коего ожидал владыка, слуги его тотчас впустили.

Примечательный то был человек — такого, увидевши раз, не забудешь: росту огромного, в плечах косая сажень, лицом еще не стар и глаза острые, а волосы и борода белее снегу… Сказался он русским, по имени Никита, из карачевских боярских детей, но в Орде прожил уже много лет. И, испросив благословения, поведал он тогда историю вельми необычную.

Будто в городе Сыгнаке, на реке Сейхун [206] , при ставке ак-ордынского великого хана Чимтая, проживает родной внук этого хана — в ту пору отрок годов двенадцати либо тринадцати. И будто тот отрок, рожденный от матери-татарки, на деле есть русский княжич, сын законный князя Карачевского, Василия Пантелеича, коего на Руси давно почитали пропавшим без вести. Но Никита, бывший его стремянным и не разлучавшийся со своим господином до самой его смерти, в тот вечер открыл всю правду…

Он рассказал, как Тит Мстиславич Козельский, научаемый братом своим молодшим, князем Андреем Звенигородским, неправдою добыл у великого хана Узбека ярлык на большое княжение в Карачеве, где по праву и правде сидел тогда братанич его — тот самый князь Василий Пантелеич… И как потом заманили дядья своего братанича и государя в город Козельск и там хотели схватить его изменой; но князь Василий им не дался и ускакал, успевши насмерть зарубить саблею звенигородского князя Андрея Мстиславича, который в том воровском деле был главный виновник и заводила…