– Разберемся, мамуль, – улыбаюсь. – Твой бизнес там без тебя не загнется, случаем?

– Может и загнется, – пожимает она плечами, – новый завертим.

И мы дружно хохочем, пока нас не прерывает телефонный звонок.

– Будет через час, – коротко сообщает мама. От веселья не осталось ни следа, она предельно собрана и серьезна.

– Детектив? – уточняю.

– Да, зовут Сергей. Будь готова к любому исходу, девочка моя.

– Ладно, – улыбаюсь. – Пойду тогда на всякий случай коньяка куплю.

Мамин смех я слышала, пока за мной не закрылись двери лифта.

Я действительно отправилась за коньяком. В мамином баре обитает только мартини всевозможных сортов и разновидностей, ничего кроме него мамуля на дух не переносит, а Сергей – мужик, не будет он это приторное зелье дегустировать.

Истошные полукрики-полувизги мальчика я услышала еще с улицы. Взбегаю на третий этаж по лестнице на одном дыхании и врываюсь в квартиру. Мама держит бьющегося в истерике мальчугана, повторяющего сквозь всхлипы одно и тоже:

– И-ра, И-ра… – в его личике явственно читается ужас.

Передаю маме пакет и сажусь рядом, обнимаю его, поглаживаю по спине:

– Я здесь, родной, чего ты испугался? Кушать будешь? Пить? Ну, что, что с тобой, милый… – О, господи…

Мальчик в моих объятиях затих, перестал вздрагивать, но на вопросы мои отвечать не стал. Я покачала его немного, как маленького – что еще с ним делать?.. – и потихоньку отвела на кухню.

Борщ он ел вяло, к бутерброду с мясом вообще не притронулся, а компота, напротив, выпил три чашки подряд и снова отрешился от сущего. Но руки моей так и не отпустил, ни пока ел, ни позже, когда я вела его обратно в кровать.

– Давай будем рисовать, – обращаюсь к нему. Глядит исподлобья. – Я буду рисовать тебя, а ты будешь рисовать… что захочешь, в общем, то и будешь, хорошо?

Молчит. Ладно, можем и помолчать. В конце концов настоящая дружба рождается в молчании – так я думала в детстве, так думаю и сейчас. Коробку с пастелью и альбомы приходиться положить прямо на кровать. Мальчик задумчиво берет мелок тоненькими пальчиками, вертит его, сосредоточенно разглядывает альбом, который я открыла с чистой страницы. Осторожно проводит желтой пастелью по шероховатой поверхности листа. Потом пальцем. Снова мелком.

– Позвонил Сергей, сказал, что задерживается на час-полтора, совсем забыла тебе сказать, – заглянула мама в комнату и улыбнулась. Мы с мальчуганом сидели на кровати в позе лотоса, друг напротив друга с альбомами на коленях и пастелью в руке. – Испугалась за него, все из головы повылетало.

– Ничего, мамуль, подождем. Смотри, мы сейчас будем рисовать.

Мама кивнула и села в кресло напротив – самая выгодная наблюдательная позиция, между прочим.

Минут десять – пятнадцать мы шуршали пастелью. Я набросала портрет мальчугана и развернула к нему альбом:

– Кто это, ты знаешь?

Поднял взгляд и равнодушно по складам произнес:

– Ни-ки-та.

– Так тебя Никита зовут, – улыбнулась я. Не реагирует. Сосредоточенно выводит разорванные ломаные линии коричневым мелком.

– Что ты рисуешь?

Молчит. Рисунок его – настоящий квадрат Малевича, только кособокий, из неровных нитей – линий. Такой, какой он мог бы быть, если бы Казимир Северинович рисовал его в детстве или в пьяном состоянии, и пастелью, а не маслом.

– Это похоже на ящик или на большую темную коробку, – говорю. – Что в ней?

– Ни-ки-та, – так же равнодушно говорит мальчик.

– Никита сидит в коробке или на коробке?

Даже головы не подымает.

– А может быть в коробке сидит тигр, Никита его поймал и домой везет?

Молчит, рисует, или, если быть точной, сосредоточенно штрихует гипотетический квадрат.

– Не ти-гр, Ни-ки-та, – шепчет, глядя в альбом.

– Никита сам залез в коробку?

Рисует.

– А, может быть, Никиту кто-то в нее посадил?

Взгляд настороженный, исподлобья, губки приоткрываются. Хочет что-то сказать, но либо не умеет, либо не знает, как выразить. Беда с этим мальчуганом. Вроде бы говорить умеет, речь слышит и понимает, но говорить для него – все равно, что гирю пятидесятикилограммовую поднимать: тяжело и смысла нет.

Вроде бы закончил. Вертит альбом перед глазами, рассматривает рисунок. Думает о чем-то. Берет шариковую ручку и почти в самом центре ломаного квадрата проделывает дыру, а потом еще и края этого отверстия разрывает.

– У-бе-жал, – говорит.

– Кто убежал? – спрашиваю.

– Ни-ки-та, – отвечает и просовывает палец в отверстие, которое только что сделал.

– Откуда убежал?

Молчит. Слова, называется, на вес золота – что хочешь, то и делай. Отбросил альбом и лег, облокотившись о подушку. Включаю ему Шрека по DVD, в надежде, что этот бессмысленный культовый мультфильм заинтересует мальчика. Не слишком заметно, конечно, но мой с мамой уход на кухню он воспринял равнодушно.