— Как твои дела? — спросила Грейс после окончания молитвы.

— Да ну, ломка, сама знаешь, — ответил Антон и показал свои исколотые вены.

Уже прошло пять лет с того момента, как он совершил первую большую ошибку, согласившись уколоться, когда ему предложил это ныне уже мертвый приятель. Очень уж заманчиво звучало обещание, что на какое-то время он сможет забыть обо всех скорбях. И первый приход действительно был просто волшебным. Антон по-прежнему его вспоминал. Когда героин распространился по телу, все вокруг вдруг стало невероятно прекрасным. Цена за это, правда, оказалась слишком велика. Даже сейчас, сидя рядом с ниспосланным ему неизвестно откуда ангелом, он не чувствовал покоя. Внутри все кричало от боли. Каждая мышца ныла. Мозг был готов взорваться.

— Как бы ты отнесся к тому, если бы я попыталась устроить тебя в какой-нибудь реабилитационный центр? — спросила Грейс.

— Разве это возможно? — удивился он.

— У меня есть связи.

— Понятно.

— Точнее, у моей дочери.

— Ты такая хорошая. Почему ты так добра именно ко мне?

— Ты тоже хороший, Антон.

— Нет, я отвратительный. Полное ничтожество. Меня трахает, кто попало… с детства… а теперь я еще и наркоман. Папаша был алкашом, его дружки тоже меня имели, и я стану таким же, как он. А заодно и педофилом.

— Ты никогда не тронешь ребенка.

— Да, не трону, я же просто торчок.

Он наклонился вперед и сложил руки на затылке, словно пытаясь защититься.

— Черт, — простонал он, — чертов торчок, Грейс… И это жизнь, моя жизнь? И все? Черт!

— Тише, — успокаивала его Грейс, гладя парня по спине. — Мы же в церкви!

— Прости! Прости меня, Грейс! Господи, прости меня. Прости, прости…

И он начал раскачиваться все быстрее, потому что ему было необходимо срочно всадить в вену толстую иглу.

— Мне надо идти, — встав с места, сказал он. — С Рождеством тебя!

И пошел по церковному проходу к выходу. Грейс — за ним. Она пыталась заглянуть ему глаза. Они как-то странно, даже неприятно блестели.

— Антон, а ты не можешь… — попыталась сказать Грейс, — не можем ли мы еще поговорить? Я хочу попробовать тебе помочь, уже сегодня. Мы бы могли куда-нибудь поехать и положить тебя…

Ничего не ответив, Антон ускорил шаг, потому что хотел поскорее избавиться от Грейс, избавиться от всех этих душеспасительных разговоров про лечение. Доза. Ему нужна доза. Кайф стоил всех ломок на свете. Он чувствовал голод и жажду и хотел, чтобы его окружило волшебство и он бы парил и парил в другом мире.

Грейс остановилась, смотря ему вслед. Его словно подменили. В одну секунду он превратился из Антона, который ей так нравился, во что-то жуткое, в человека, который пройдет по трупам, чтобы получить то, что ему нужно.

Вот во что превращает людей «товар» Фрэнси.

Вот почему Антон вынужден продавать кому попало свое тело, лишь бы получить деньги.

Она засунула руку в карман шубы и достала конверт, который собиралась отдать Антону. Пятьсот крон. Не так уж много, но на эти деньги он мог бы купить еды и, может быть, новый свитер. И Грейс положила конверт обратно в карман, подумав: хорошо, что она не успела ему его отдать, он бы все равно купил на эти деньги наркотики.

Рождественский ужин у Грейс и Юсефа прошел как обычно. Еды на столе хватило бы на целый полк, играл диск с рождественской музыкой, чтобы порадовать детей. Юсеф посвятил Грейс тост и сам так расчувствовался, что заплакал. Все, кроме Пера, наворачивали зельц, дрожавший в желе, Адриан объявил, что он вегетарианец, Юсеф чокался чаще обычного, Грейс пыталась объяснить детям настоящее значение Рождества, Фрэнси с Кристиной то и дело просили передать друг другу соль, при этом не разговаривая, а Пер и муж Кристины, Роберт, поспорили о том, кому попадется миндаль в порции рождественского пудинга, а потом долго сидели и хихикали, уперевшись друг в друга головами.

Затем по телевизору показали мультики про утенка Дональда, но никто из детей особого интереса к нему не проявил. Нынешние дети и так каждый день смотрели столько мультфильмов, что еще один погоды не делал. Фрэнси, сидя на диване с Бэлль на руках, вдруг почувствовала приступ ностальгии. Они с Кристиной когда-то давно сидели в метре от телевизора и, затаив дыхание, следили за приключениями утенка и компании. И набивали рот конфетами, потому что в то время конфеты им давали только на Пасху и на их дни рождения. Обе дочки Кристины… и Адриан тоже, конечно, без устали хватали то шоколад из коробок, то карамель из вазочек, однако они не приходили в восторг от каждого нового вкуса, ведь сладости им доставались почти ежедневно.

«Было ли раньше лучше? — задумалась Фрэнси, посмотрев на Бэлль. — Как ты считаешь, сокровище мое?»

И почувствовала на себе и дочери взгляд Адриана. Тот же взгляд, который Кристина бросала периодически на Фрэнси и Юсефа. Тот же взгляд, которым Фрэнси смотрела в воображении на своего, не родившегося брата, но в том-то и дело, что он не родился.

Когда Фрэнси было пять лет, Грейс ходила с большим животом. Но потом живот исчез, а никакого малыша в доме не появилось. А Грейс еще целую вечность, как тогда казалось, лежала в больнице, и после такого тяжелого выкидыша ее матка уже не могла выносить ребенка. Юсеф впал в отчаяние, ходил по дому как привидение, не смотрел ни на Фрэнси, ни на Кристину, плакал по ночам. И с тех самых пор Фрэнси стала делать все, чтобы показать отцу, что она такая же достойная наследница, как и ее не родившийся брат.